И тут, подняв на лоб очки, он посмотрел на мой распухший палец без любопытства и принялся что-то писать.
– Я очень беспокоюсь, Егор Архипыч,– начал я.
– Здоровый думает обо всём на свете, а больной только о здоровье, – заметил он.
– Что у меня? – перешёл я на шёпот, догадываясь, что по записке, которую набросал доктор, потащат меня на операционный стол и оттяпают палец.
– Вульгарный, элементарный обычный бурсит, – сказал спокойно Власихин.
– Он не наследственный? – спросил я.
– Востроносые штиблеты носишь, вьюнош, модничаешь, ноги мучаешь – и вот результат. Судить надо за издевательство над ногой.
У меня отлегло от сердца.
– А врач – терапевт сказала, что у меня подагра. Значит, неправильно? – опять закинул я вопросец.
– Почему неправильно? – возразил Власихин. – Правильно она тебя напугала, вьюнош Василий, а то бы ты не пришёл сюда, стал бы мочой лечиться. Компрессы бабкины ставить, а тут вот укольчики пропишу. Чтоб выздороветь, надо от души поболеть. Превратим твоё седалище в решето – поумнеешь.
В общем, после дюжины уколов бурсит от меня отстал и вроде бы незачем стало идти к врачихе Аматуни, которую прозвал я про себя Прелестной Подагрой. Однако мамане моей запала в голову блажь спарить меня с Инессой Аматуни, и на дню по несколько раз она спрашивала, когда пойду к терапевту. Мне бы сразу отказаться от этого соблазна, но, говорят, в моём возрасте уже не умнеют, и я раскатал губу: взять в жёны врачиху – это вовсе неплохо.
Я не то чтобы влюбился в эту Аматуни, просто она так аппетитненько выглядела, что хотелось за ней приволокнуться, а там уж как кривая вывезет. Она ведь разведёнка – незамужняя была. Об этом маманя доподлинно всё выведала у всезнающих подруг. Перед моим походом в поликлинику Евдокия Тимофеевна заставила меня отутюжить костюм, повязать галстук и сунула в руки кудрявый букетище багряных георгинов. Да ещё попрыскала так обильно каким-то едучим одеколоном, что от меня даже собаки стали отбегать в сторону. Цветы было нести стыдно. И я то опускал их к колену, то прятал за спину.
Влюблённый мужчина выглядит дурак дураком.
В очереди к терапевту все на меня косились и чуть ли не зажимали носы.
В кабинете у Аматуни сверкал никель, таблицы предрекали неминуемую гибель от всяких простуд и немытых рук. Всё это наводило страх. Врач в белом, с кокетливыми нашивками халате была величественной и неприступной. Я онемел. Безъязыко протянул букет.
– Поставь в вазу, – сказала Аматуни медсестре, и та высвободила из моих судорожно сведённых пальцев цветы. Сразу стало легче.
– Ну, как нога? – справилась Аматуни.
– Лучше. Гораздо лучше, – поспешно ответил я.
– Раздевайтесь.
– Совсем? – спросил я, поскольку знал, что палец на ноге внизу.
– До пояса. Что не понятно? – окончательно выявив мою бестолковость,