– Прости, всего три, – жалостливо произнесла Ташка мальчику.
Отпуская уже третьего, неизвестно чьего, ребенка с трубочкой денег, Ташка взялась за чашку чая. Чашка чая «родненькой сестрицы». Алтынай всё это время подыскивает фразу саркастичнее.
– Да уж. Вот это тетка, – намекает Алтынай на то, что конфет всего три. Три конфеты «родненькой сестрицы».
Ташка пригубила остывший чай. Чувствует, вот-вот начнется, сегодня не обойтись. Набирает затем сообщение Тилеку, пишет второпях: «Алабаева, 32, желтый козырек».
– И правда, детям можно было больше, – мать с шумом ставит чашку на стол.
А затем словно бахнула башня со старыми пожитками. Шкафы, тумбы, тонны бумаг слетели с высоты. На каждой из страниц – число, время, год. Вот что было!
«А я пенсионер… а я мать… а я – то, и вообще – нечего!» Серке откидывается назад. Затем упрекнет снова, то вскочит, то грохнется опять на стул. Трещат и рвутся нотки в голосовых связках. Взывает затем к жалости, хватается за сердце, усаживается или усаживает свое туловище курицы-наседки.
– И как вам живется? – Ташка насмешливо посмотрела на обеих.
– Нет, вы посмотрите! – Алтынай сцеживает слова, затем взлохмаченной головой подается вперед, тарахтя что-то невпопад. Руками (а в руках чайная ложка с грязной салфеткой) демонстрирует что-то очень страшное, непередаваемое словами.
Замолчала Алтынай от шлепка. Удара по лицу она никак не ожидала. Вероятно, это и возмутило ее больше всего: ее застали врасплох. Ташка запрокинула руку еще раз – рука в нерешительности задрожала и повисла в воздухе. Алтынай вытаращила глаза, возмущена, что никак не спохватится. Оттолкнула она Ташку сколько было сил, а та наконец ударила снова. Сжалась теперь Алтынай, сдается. Ее приоткрытый рот завыл в протяжном «а-ай».
«Змея!» – вырвалось у Ташки. Правда-правда. Права-права Феруза эже1! У нее девять братьев и сестер. Выгнали однажды ее из родительского дома, перелезла она затемно через забор и уснула в сарае. А больше ей некуда было идти, господи.
«Ты радуйся, что у тебя всего одна сестра!» – сказала как-то Феруза. Свесила затем голову, сдаваясь. Словно ошибалась в людях столько раз, что готова уже признать, согласиться со всеми девятью или со всем миром: да, ошибалась только она.
В голове жужжит от мыслей, обид – они никак не облекутся в достойные слова. Дрянно, дрянно всегда получается. Ташка наконец встала, что-то с себя стряхнула. «Ты ничего не помнишь», – запричитала мать. «А как мне было тяжело», – плачется Серке. К ней присоединяется младшая дочь, хлюпая своим задиристым носом. «Что Алтынай только не пережила!»
В