В приручении он никогда не прибегал к ослеплению разума: не хотел обманывать себя, ведь это все равно что расписаться в собственном бессилии, в неспособности достичь желаемого своими талантами. Нет, Инга должна понимать, что чувствует и делает. Ему не нужна одержимая сексуальными утехами фурия. Он желал видеть нежность в глазах Инги, ощущать ласкающие руки, чувствовать жадные губы. Пусть томится разлукой и в ожидании свидания подгоняет часы, пусть встречает его с улыбкой, бросается на шею и горит от желания, пусть в нетерпении прижимается всем телом и шепчет его имя. Сама она уже давно не называет его по имени. Захару приходится просить об этом или нарочно прикидываться, будто он не слышит. Да, пусть часто-часто зовет его по имени. Пусть ласкает поцелуями, поглаживает пальцами, вздыхает от вожделения, хочет его, думает о нем. Вот к чему он стремится. И он это получит.
Чем еще был богат вчерашний вечер? Сочным мясом, звездным небом, которое никогда не надоест, и чертовски занимательной беседой с Русланом, доставившей Захару немало удовольствия. Бойкий и наглый паренек, но внутри беззащитнее котенка, глядит на мир широко раскрытыми от ужаса глазами, стыдливо отворачиваясь при виде тех соблазнов и удовольствий, которыми должен жить каждый мужчина. Мальчишка с огромным сердцем, упрямый и благородный. Такого будет очень интересно приручать. Избалованных и безнравственных нетрудно искусить, но ими до скуки легко управлять. Герман, Тима, Патрик, Феликс – каждого из них Захар знал в определенный отрезок своей жизни. Дениса даже не пришлось уговаривать присоединиться к стае, он сам попросился. Захар тренировал свои навыки психолога и укротителя на пойманных туристках: перевоспитывал, влюблял в себя и либо отправлял к своим на материк, либо продавал. Все зависело от личной симпатии. Но стремился он всегда к чему-то большему, во что мог бы вложиться, как в произведение искусства.
Руслан должен стать его шедевром. Полуночная самоволка только укрепила желание заполучить его в свои ряды. Захар упивался его трогательной беспомощностью, его по-мальчишески отчаянным упрямством, с которым он противостоял властному напору, но потом этот сучонок Максим умудрился испортить настроение.
Память вернулась на место, но на лице, надежно сокрытом маской отточенной непроницаемости, не отразилось ни тени внутренней смуты. Сцена допроса промелькнула перед глазами, признание Максима эхом отразилось в ушах. «Мне помогли бежать». Захар вспыхнул вчерашними подозрениями, которые тут же принялись терзать воспаленный мозг, прыгая по чану подобно мячикам для пинг-понга и раздувая головную боль до просверливающей мигрени. Почему Хомского так интересует, помнит ли Захар что-нибудь? Или милые птенцы надеются, что он позабыл слова Максима и можно не бояться за свои перышки?
– Я помню, как закончился наш славный праздник и я ушел к Инге. – Захар сыпанул в кружку две ложки кэроба, залил крутым кипятком, неторопливо размешал. –