Не хочу выбирать.
На Васильевский остров
Я приду умирать.
Бродский сразу заявил о себе как поэт консервативный по отношению к поэтической форме. Его поиски новых выразительных средств шли больше в области освобождения фразы, а не формального эксперимента. Фраза, синтаксически правильная, интонационно выверенная, перетекает из строки в строку, вьется, нигде не теряя смысловой ясности, соразмерности и соподчиненности частей, демонстрируя долгое дыхание поэта, выказывая тайную и явную свободу, а лучше сказать – волю русского языка. У Бродского традиционность способна проникать в глубь явлений и восстанавливать иерархию, когда эмпирический опыт предшествует рождению общего понятия, а не наоборот:
В деревне Бог живет не по углам,
как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
и честно делит двери пополам.
В деревне он в избытке. В чугуне
он варит по субботам чечевицу,
приплясывает сонно на огне,
подмигивает мне как очевидцу.
Он изгороди ставит. Выдает
девицу за лесничего. И в шутку
устраивает вечный недолет
объездчику, стреляющему в утку.
Возможность же все это наблюдать,
к осеннему прислушиваясь свисту,
единственная, в общем, благодать,
доступная в деревне атеисту.
Новизна художественного мира Бродского заключается в том, что он открыл эстетику интеллектуального пространства. Не случайно, что в такие моменты поэт живет во времена античности. У Бродского нет заемных слов, штампов, но есть переклички – с Мандельштамом, Блоком, Заболоцким. Строфика, длина строк также не являлись для Бродского стесняющим воображение фактором: он расширяет их пространство до пределов, адекватных содержанию, когда мысль, не законченная в одной строфе. а только еще взявшая в ней длинный разбег, переходит в следующую:
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась
Бродскому было свойственно ощущать себя странником по всемирной памяти. Расширение интеллектуального пространства и одновременно его доступности, чтобы все, кто приходит в этот мир, могли приобщиться к нему как единственно возможной форме