Из-за этого она вот уже пол-лета просидела в городе. Вот и июль уже за пыльным окном, которое всё недосуг помыть… И даже день рождения так и остался неотмеченным, незаметно улетел в жаркое марево последним июньским днём. А ведь они с девчонками на её «денюху» всегда собирались у Ирки на поместье, и всё проходило буйно и весело, как любила Нина.
Она вообще была бесшабашно весёлой… Когда-то.
Но всё изменилось. Как-то резко, болезненно изменилось, словно жизнь взбрыкнула, как норовистый конь, и Нина, беспомощно молотя по воздуху руками, глупо вывалилась из седла в придорожную пыль.
Её Анька изменилась. Стала почти неземным, потусторонним для Нины существом. Счастливым… Настолько счастливым, что Нина совершенно перестала её воспринимать. Это было так неожиданно больно, что ошеломлённая Нина задыхалась, как выброшенная на берег рыба. Когда они обе были одиноки и предоставлены самим себе, всё шло нормально, сложности и перипетии непростой жизни подруги отзывались сочувствием и состраданием в Нининой душе. Она спешила на помощь, она была нужна. Вместе они справлялись. Со всем справлялись. Справились и с нелёгкой Аниной любовью. И вот, теперь, Аня замужем, на поместье и ждёт ребёнка…
А Нина… а Нина… а где, собственно, Нина?.. Кто это вообще?..
Нина не выдержала и всхлипнула. Плечи свело острой тоской. Она прижала мокрые пальцы к горячим глазам и замерла, внутренне схлестнувшись сама с собой в жестокой схватке. Схватка, как всегда, получилась бурной, но короткой. Нина закрыла кран, вытерлась. Ком сброшенной одежды полетел в машинку.
С неестественно прямой спиной она вышла из ванной.
Похоже, опять она не поедет завтра в Родняки…
Глава 2
Гравий чуть слышно хрустел под колёсами глянцево-чёрного «Ягуара», который мягко прокрался на крытую мощёную площадку, обсаженную живой изгородью из туи, и пристроился около весьма женственной машины электрически-синего, режущего глаз колера.
Мама дома, подумал Григорий и слегка нахмурился, побарабанив пальцами по кожаной оплётке руля. Это странно и не очень-то кстати. А, ладно, что-нибудь сообразим…
Мать встретила его в дверях, как всегда, величественная, пахнущая жасмином и уверенной женской силой.
Иногда при виде матери Григорию вспоминались строки из Руставели:
Как прекрасное алоэ в золотых садах Евфрата,
Восседала на престоле та, чьи брови из агата.
Как рубин, уста горели, лик был светел, как кристалл,
Ни один мудрец афинский красоты такой не знал.
Кто бы дал больше сорока этой роскошной женщине? А ведь ей за пятьдесят…
– Григорий, ну, наконец-то! Ты что так долго? Почему не отвечал на звонки?
Вот