Улыбчивый администратор вручил мне листовку со схемой залов и сообщил, что сегодня посещение основной экспозиции и фотовыставки «Дети дороги» на минус первом этаже бесплатно. Пока что все складывалось настолько хорошо, что я гнала прочь желание этому удивляться. Если окажется, что удачу можно отпугивать мыслями, я себе этого не прощу.
Перед залом с фотовыставкой я заглянула в уборную и попыталась привести себя в порядок. Несколько раз умылась, смыла с рук грязь, расчесала спутавшиеся волосы пальцами и наново собрала в пучок. Получилось что-то между «какой ужас» и «сейчас так носят». Цвет моего лица был равномерно-асфальтовым, если исключить темные круги под глазами. Полностью осознавая бесполезность этого, я с силой похлопала себя по щекам, призывая хоть какой-то румянец. Я должна была выглядеть нормально. Если не выспавшейся, то хотя бы не умирающей.
Удивительно, но он оказался именно там, где я ожидала его встретить. Когда я спустилась на минус первый этаж, он стоял спиной к лестнице перед огромной черно-белой фотографией. Две цыганские девочки лет пяти, увешанные украшениями с головы до ног, с вызовом смотрели в кадр. Возможно, в другой день меня заинтересовала бы эта фотовыставка. Но не сегодня.
Я подошла к Хендрику Ван Дейку и встала рядом, делая вид, что заворожена хмурыми черно-белыми девочками. И когда он повернулся ко мне, я встретила его непринужденнейшей из улыбок.
– Привет. Помните меня?
На секунду мне удалось застать его врасплох. Но, похоже, Ван Дейк очень любил сюрпризы.
– Клара-курьер, – хмыкнул он, и меня мысленно передернуло, потому что я видела больше, чем должна была за этой довольной улыбкой.
Он готовился заключить сделку с Анджелой Боттичелли. Эта эстетка собиралась отдать меня Ван Дейку в обмен на оригинал «Пшеничного поля с воронами». В общем-то, эта сделка уже состоялась, просто никто из ее участников, кроме меня и Данте, об этом не помнил. Нам удалось сбежать из аукционного зала в межпространство, и реальность отредактировала воспоминания всех, кто там остался. Поэтому Хендрик все еще считал себя хозяином положения. Он предполагал, что я ничего не знала о его планах и своей в них роли.
Но мои воспоминания трехдневной давности никуда не делись. Я помнила. Как меня разыграли на аукционе, словно какое-то антикварное кресло. Как притащили странного доктора с чемоданчиком, забитым специальным седативным, которое сделало бы меня послушнее. Как цинично Анджела называла этот кошмар «повышением». И как Хендрик целился из пистолета в грудь Данте, загородившего меня собой. Последний фрагмент вспомнился особо остро.
Вот бы сломать корешком «Последних чудес» этот крючковатый нос. Поджечь зажигалкой Женевьевы эти чертовы бакенбарды.
– Какими судьбами в Амстердаме? – Ван Дейк даже