– Вот ты заговорил о необходимости, но еще Эпикур утверждал, что необходимость есть бедствие, но нет никакой необходимости жить с необходимостью71.
Марк Кокцей возразил:
– Но он же утверждал, что нельзя жить приятно, не живя разумно. Необходимость часто бывает выше расчетов, надо побороть сомнения. У тебя нет выхода. – Alea jacta est («Жребий брошен, пути назад нет»72). – Делай что можешь, с тем, что имеешь, там, где ты есть! – Единственно о чем я просил бы тебя: «Бойся оцезариться, полинять. Стремись к общественному благу, а не к рукоплесканиям. Так часто бывает – поверь моему житейскому опыту. Будь чистым, степенным врагом роскоши, твердым в исполнении долга. Почитай богов, трудись во славу Рима, пекись о сохранении прав его граждан, чтобы твой последний час застал тебя в сознании сделанного добра!».
В ответ Тиберий хмыкнул, повертел головой и насупив брови, сказал с иронией:
– Facile omnes, cum valemus, recta consilia aegrotis damus. Non timere? («Все мы, когда здоровы, легко даем хорошие советы больным». Не боишься?).
Марк Кокцей мгновенно парировал:
– Do – noli timere: terrebis – ne feceris: et fecerunt – non me paenitet.! («Делаешь – не бойся, боишься – не делай, а сделал – не сожалей!»)…
Завершая «Высший совет», Тиберий, насупившись, проворчал:
– Faber est suae quisque fortunae («Каждый сам кузнец своей судьбы»73.
Итак, в середине сентября, после «Пира Юпитеру», который давался 13 сентября во время Великих Римских игр74, Тиберий, используя свои полномочия народного трибуна, созвал Сенат, официально для того, чтобы обсудить вопросы, связанные с последней волей приемного отца.
Солнечным утром 17 сентября 767 года от основания Рима75, высший орган власти Римской империи был готов принять жизненно важные для государства решения: наделение умершего Октавиана Августа божественным ореолом, оглашение завещания покойного и провозглашение так называемого «Статута об империи», в котором Август давал наказ не расширять существующих границ государства.
Накануне глашатаи разнесли эту весть по улицам и площадям «Вечного города» и с самого раннего утра по лестницам к Курии Юлия (Curia Iulia) – месту собраний Сената на Римском Форуме – застучали ноги, обутые в красные башмаки из тонкой кожи на высокой подошве, с двумя парами черных ремней и серебряными пряжками, – официальной обуви (calcei – кальцеи) шестиста римских сенаторов76.
Среди этой внушительной толпы «отцов нации» выделялся крупный широкоплечий мужчина – трибун Тиберий, богоравный в своем величии, в безукоризненно лилейной тоге, с небольшой свитой (второй консул Секст Аппулей, сенатор Марк Кокцей Нерва, претор Гай Веллей Патеркул), в сопровождении преторианцев и воинов-германцев, личных телохранителей почившего Октавиана Августа.
Отцы-сенаторы вместе взошли на Капитолий, чтобы, как обычно, совершить жертвоприношение, а также продемонстрировать