Некоторое время Юлиан молча разглядывает мое лицо, потом принимает какое-то решение.
– Вот что, – говорит он, – давай-ка я покажу тебе, что тут за призраки.
Он выпускает мое плечо и громко стучит в зарешеченную дверь. Изнутри доносятся шаркающие шаги, и Юлиан успевает спросить:
– Да, а как ты вошла?
Я хлопаю глазами, словно вовсе не понимая вопроса:
– Просто открыла дверь и…
– Это невозможно, – шипит он.
Между тем сквозь решетку на нас уже таращится темный глаз, и Юлиан выходит на свет, чтобы тюремщик мог видеть его лицо. Со скрежетом отодвигается щеколда.
Я не могу не отметить, с какой готовностью старик отворяет дверь моему брату. Насколько же, интересно, доверяет Юлиану д’Альбрэ? Я-то думала, он лишь косвенно вовлечен в интриги, которые плетет наш отец, и участвует в его делах только для того, чтобы не навлечь на себя лишних подозрений. Похоже, это мое убеждение надо будет пересмотреть!
Дверь открывается, и хромоногий страж сгибается в неловком поклоне.
– Так это никакой не призрак, – произношу я, разглядывая жалкое существо. – Здесь всего лишь старый калека. Или, может, горгулья?
Юлиан награждает меня безнадежным взглядом, хватает за руку и почти силком тащит на другую сторону тесной комнаты. Я прикрываю нос ладошкой и замечаю:
– Да и запах тут вовсе не из потустороннего мира.
Юлиан подталкивает меня ко второй двери, благо там тоже есть наверху зарешеченное оконце.
– Смотри! – говорит мой брат. – Вот он, твой призрак!
И, сорвав со стены факел, просовывает его между прутьями.
– Господи Исусе! – вырывается у меня.
Человек со стоном пытается отвернуться от слишком яркого света. У него на лице следы жестоких побоев: сплошные шишки, и синяки, и потеки запекшейся крови. Он полуголый, остатки одежды превратились в лохмотья, из двух открытых ран на левом плече сочится темная жидкость. Неужели это тот же самый человек, что так яростно и отважно защищал герцогиню всего-то две недели назад? Поверить невозможно!
Похоже, д’Альбрэ в очередной раз наложил лапу на что-то чистое и благородное… и сломал, погубил.
– Кто это? – шепотом спрашиваю я.
Мне даже не приходится притворяться, мой голос и так дрожит от омерзения. Правда, не к самому узнику, а к тому, что с ним обращаются точно с самым подлым злодеем. Знатного пленника, за которого рассчитывают получить выкуп, обычно содержат не так. То, что здесь творится, есть попрание всех рыцарских правил! Подобным образом не поступают даже с самой старой и никчемной собакой!
– Это пленник, взятый в бою, – говорит Юлиан. – А теперь идем. Если кто-нибудь прознает, что ты сюда приходила, даже я не смогу оградить тебя от гнева отца!
С этими словами он возвращает факел в скобу на стене и выводит меня из подземелья.
Выбравшись наружу, я жадно глотаю чистый холодный воздух. Потом спрашиваю:
– Наш государь-отец