– Дочь пустыни, давно я тебя не видел, – раздался грубый бас за спиной вендази.
Девушка обернулась, выискивая говорящего в толпе. Ухмыляясь во весь клыкастый рот, на нее смотрел огромный мурхун с нашивками клана Промингуйских ревунов. Его панцирь сплошь покрывали чудовищные отметины старого воина, оставленные полевыми хирургическими операциями. Кисть левой руки у мурхуна отсутствовала. Вместо нее, у бойца был прикреплен заточенный крюк. Правая сторона лица обезображена до неузнаваемости и хранила воспоминания о старинной ране, полученной от человеческого волшебства. Несмотря на все перечисленные увечья, мурхун выглядел поистине грозно, и, казалось, излучал здоровье и силу.
– Орицен! – улыбнулась Морайна. – Сколько лун? Тридцать?
– Думаю все пятьдесят, малышка, – прорычал ящер, довольно щурясь. – Слышал, про твоего брата. Мне жаль, что его сабля не с нами!
– Мне тоже жаль, – пробормотала вендази, опуская глаза. – Ты привел весь свой клан?
– О, нет, малышка! Бери выше! Сайер Пожтирет призвал меня командовать одним из пермаесов [10]!
– Ого! Кажется, мне следовало бы покинуть седло, разговаривая с таким важным командиром! – рассмеялась вендази, легко спрыгивая с верблюда.
За их разговором следили. Командующий пермаесом ящер, болтающий с мависи, это было что-то новенькое. Нынешний сайер, к изумлению своих тамрагов, в последние годы взял курс на возвышение отдельных личностей из народов мурхунов и тальгедов. До этого никогда на руководящие посты не назначались представители не вендазийской расы. Теперь же все чаще можно было встретить командира мурхуна или советника тальгеда. У многих это вызывало известный интерес, а у некоторых даже непонимание и агрессию.
Орицен являлся старшим сыном старейшины клана Промингуйских ревунов. Ему прочили место отца, но вопреки ожиданиям родителей, юношу почти не интересовал друидизм, его ждала иная судьба – великого воина. Мурхун участвовал в кампании Железной войны, а также бесчисленных частных набегах, служа многим мависи, чем и заслужил свое положение и признание.
Когда стая встала лагерем у Чанрана, солнце уже нырнуло за горизонт, но скоро хмурое небо пустыни осветили сотни огоньков костров, тянущихся вдаль, покуда хватало глаз. Ночь наполнилась заунывными песнями кочевников, рассказывающих о своих подвигах в красках и хвастовстве. Под одобрительный гомон толпы бросались вызовы на поединки, всем, кто решался дерзнуть оспорить право наслаждаться этой свободой. Скоро серебристые росчерки сабель