– Волот, – буркнул чужак, отшатнувшись. Девушка удовлетворённо хмыкнула, разом получив все ответы из глубин его подсознания. – Старый знакомый.
– Прогуляйтесь, – проворковала она с удовольствием, вызванным чувством собственного превосходства, отметив первую зелень на побледневшем лице. – Я позову мастера.
Ночной воздух, напоенный травами, обжёг лицо и лёгкие свежим холодом. После дурманящего тумана госпиталя перед глазами мельтешили разноцветные пятнышки, синие с красным. Привалившись на шаткий забор, обычно служащий местом привязи лошадей, он побрёл в сторону, не разбирая дороги. Пальцы скользили по мокрым волосам, стараясь убаюкать тупую боль в голове. Почти чувствуя, как под ними пульсируют надувшиеся вены, он судорожно вздохнул и крепко зажмурился.
«Раз, – отрывисто прозвучало в глубине сознания. Глухой старческий смех проносился эхом, вторя каждой мысли. Пронзительно запищали крысы, в нос ударил тошнотворный запах гнилого мяса. Дрожащие картинки, навязчивые образы чужих кошмаров мелькали во тьме, удары собственного сердца заглушали прочие звуки. – Надо собраться… Раз… Вдох… Два… Три… Выдох».
Наваждение отступало. Воздух становился теплее, сквозь плотно сжатые веки показалось алое пятно огня. Он очутился на самом краю лагеря, буквально лбом упёршись в частокол.
– Всё в порядке? – неожиданно мягкий и приятный голос, полный отеческой заботы, заставил его обернуться. – Я ждал, пока полегчает, – уже прошло?
– Да, – холодно ответил Волот, по-собачьи тряхнув головой. – Твоих рук дело?
– Нет, – причмокнув, просто ответил мастер. – Девочки перестарались, ты их здорово напугал. Иди хоть сюда, рассмотрю тебя как следует. Когда мы последний раз…
– Семь лет прошло. Если не считать ту встречу на балу, помнишь?
Увлечённый воспоминаниями, доктор ступил в неровный круг света, с готовностью протягивая сморщенную ожогом руку. Чёрный кафтан, отголосок прошлой жизни придворного лекаря, был неряшливо наброшен на плечи. Во многом, догадался чужак, ради гостя. Из-под потрёпанного временем шёлка стыдливо торчала покрытая жуткими брызгами рубаха, чистоту которой не смог бы уберечь даже мясницкий фартук.
– Ты совсем не изменился, – заключил он, крепко пожимая руку. Выцветшие манжеты затряслись, будто лоскуты старой паутины на ветру.
– Не льсти мне, – хитро подмигнув, рассмеялся Гримбо. – Я же вижу, как ты смотришь. Что, испортила меня такая жизнь?
– Могло быть и хуже. Для хирурга, попавшего в королевскую опалу, ты держишься удивительно хорошо, Молок.
– Мне не очень приятно это прозвище. Иначе бы я не сбежал, ты так не считаешь? Так что больше так не…
– Ты знаешь правила.
Впалые щёки мастера надулись, а висящие пряди волос, давно потерявшие бывший лоск, затряслись от возмущения. Но, несмотря на распирающее негодование, он с заметным трудом промолчал. Опасливо поглядывая на