II. Риспоста первая
(голос, имитирующий тему, изложенную в пропосте)
Вижу себя. Расплывается правый глаз, ползет по щеке. Рядом с моим лицом смеется большой рот, из него лезут зубы, они вытягиваются и разрастаются в огромный зубастый частокол.
Левый глаз ползет вниз, к моим искаженным губам. Я вижу руки – их много, они близко, у них большие пальцы, длинные пальцы, все в огромных ногтях. В отраженных глазах серый ужас. Я слышу смех откуда-то справа. Хочу закричать, но не могу. Смех приближается. Он пахнет жареными пончиками и горячим маслом. Мне кажется, что я кричу, но тишина. Длиннопалая рука толкает меня в плечо, чтобы я шел вперед.
Оборачиваюсь. Папы нет.
Улыбается билетерша. Я вижу ее круглую короткую руку совсем рядом с моим лицом. Зажмуриваюсь – она сейчас схватит мое лицо. Темно. Билетерша вытаскивает из моих влажных пальцев билет, с треском отрывает от него кусок.
Я делаю шаг, открываю глаза, оглядываюсь, кручусь, гляжу, беззвучно кричу – кажется, что кричу – черный круг моего открытого в ужасе рта во всех зеркалах. Подношу руку ко рту, но губы плотно сомкнуты. Верчусь на месте – везде лицо с кричащим без звука ртом, везде глаза, как два огромных стеклянных шара. И еще кто-то рядом. Длиннопалая рука. Она летит к моему плечу. Я чувствую ее. Она делает больно. Она зажимает рот. Мой рот. Черный круг рта пропадает под длинными пальцами с длинными ногтями. Болит грудь, как будто меня стискивают все туже и туже.
– Будешь вон за тем парнем. Видишь? Вон тот. Тот. ТОТ.
– Папа, – кричу я, но не доносится ни звука. В зеркале длинные пальцы на моем лице вместо рта.
Я с усилием оборачиваюсь. Парень улыбается мне. Он обычный. Он нормальный. Руки его спрятаны в карманы. Он подмигивает.
Поворачиваюсь к зеркалам – длинные пальцы сжимают мое лицо до боли, от их хватки вот-вот челюсть пойдет трещинами. Глаза – две ровные круглые дырки.
– Вон тот. Видишь? Тот. Тот.
– Папа!
– Папа!
– Папа!
Резко сажусь на кровати. Свело ногу, и от острой боли несколько секунд не могу пошевелить ею. Разминаю икру. Одна щека мокрая, как будто в нее брызнули водой, вторая – сухая. Я отираю ладонью мокрую щеку, когда утихает в ноге боль. Встаю. Пол холодный.
Иду на кухню. Зажигаю подсветку на вытяжке над плитой. Свет слишком яркий, я щурюсь, но смотрю. На сетчатке остаются следы – световые кляксы.
Наливаю в стакан воды из-под крана.
– Илюша?
Испуганно, судорожно оборачиваюсь. Это мама.
– Не спится?
Сглатываю.
Мама подходит ко мне, легонько проводит по плечу рукой, берет чайник и начинает набирать в него воду.
– Не пей из-под крана, – говорит она и ставит чайник на подставку, нажимает кнопку. Чайник загорается изнутри синим светом. Я сажусь на стул. Мама присаживается рядом, гладит мою руку. Как будто понимает, что со мной. И смотрит своими карими щенячьими глазами. Такими она смотрит, когда жалеет меня.
– Чаю попьем, – говорит она лишнюю, ненужную фразу.
Мама