В душе, вероятно, Денис всегда пребывал в состоянии между пиратом и индейцем. Сорочье перо торчало из его головы. Пиратская татуировка с черепом и костями была нарисована на левой руке шариковой ручкой. В этом я даже подвальненько этак Денису завидовал.
Я же мыслил как-то противоречиво и франкенштейново. С одной стороны, я очень хотел походить на всех этих смуглых, оторванных от приличий ребят, снимать скальпы с чужих огородов и ставить черные метки на дверях чужих туалетов. А с другой, что-то во мне начинало ныть и гундеть, защищая правила и порядки. Маленький резиновый Робокоп патрулировал совесть внутри. И днем и ночью. Ничего не поделаешь.
Чаще всего я играл сам с собой. В шпиона. Сидел в малине или за другой растительной баррикадой, прикрывался листом лопуха и следил. Кто-то слышал мой взгляд, и мне приходилось пятиться восвояси, а кто-то больше был настроен на радио своих грядок и обращал больше внимания на гусениц-капустниц и личинок колорадских жуков, нежели на мое исследование. Чем дольше я оставался незамеченным в своих углах, тем больше информации, значит, насобирал, и тем удачнее игра. Я шпионил в пользу своей выдуманной страны. Бескорыстно и без всякой цели. Мой интерес лежал в этом пограничном состоянии между мирами дачных угодий. Когда ты ни тот и не этот, не свой и не чужой. Такие прятки, где ты и охотник, и жертва, увлекали меня куда больше, чем просто нападение, разбой, преследование или побег, но и в такое играть мне случалось, хоть и проигрыш постоянно настигал меня. Денис опережал, догонял, подрезал, пока я не выбивался из сил и плюхался на землю, портя всем игру.
В один бессмысленный солнечный день, когда белые бабочки пьяно шатались в воздухе над капустой, а на огороде осталось только прополоть редиску, бабушка отправляет меня поиграть с Денисом. Давай, мол, будь со всеми там, не сиди сычом, наиграешься еще в своих солдатиков.
И вот мы идем по одной из улиц дачного поселка Лучежевичи, то посередине, в траве, то по голому песку на вдавленной колее, я по одной тропке, Денис по второй. На ходу Денис снимает с земли одуванчик. Очень старый, пушистый, на жирном липком стебле, готовый разлететься на семена от удара ветра.
– Хочешь, покажу тебе фокус?
– Ага.
– Только закрой глаза и ни о чем не думай… так… а теперь открой рот… а-а-а…
Я повинуюсь, ни о чем не думая плохом, впрочем, и о хорошем тоже. Открываю рот… и вдруг чувствую, как нечто предательское,