Я принялся стонать и изображать всяческие недомогания, которые только знал и видел на плакатах в кабинете врачихи в нашем саду. То у меня закатывались глаза от головной боли, то живот не давал разогнуться и обрушивал меня на постель, а то и ковер. Жар бросал меня из угла в угол. Где-то я переигрывал, но что-то определенно выходило недурно, может, даже походило на легкую форму сумасшествия. Аппетит свой я старался не проявлять, что было, конечно, непросто, потому что в саду кормили совсем крохотно, жидко, но я сдержался, припомнив первый драник и через минуту-другую – второй. Съел пару ложек куриного бульона и сказал, что мне нужно прилечь.
Когда мама подошла к кровати, я попросился завтра в сад не идти, сославшись на недомогание всего. «Наверное, весенний авитаминоз, – диагностировала мама, не шелохнув головой, будто и не было всей этой комедии – хорошо, останься дома, чтоб не заболеть».
Это была победа. Я прижал к себе одеяло и заснул. Весь следующий день я проиграл в солдатики на своем ковре. Сражение проходило в построенном мной городе. Здания рушились. Люди гибли. Побеждали викинги. Свет и тьма мелькнули перед окном. Тяжелые шторы захлопнулись.
Утром я снова оказался в детском саду. Все протекало, как прежде. Кормили жидким гороховым супом с долькой чеснока. Мы играли в трансформеров, летали по небу, тюкали ими девочек и убегали в туалет. Но всякому веселью приходит конец. Настало время расходиться. Я уж и забыл все прошлое, надежды и мечты вновь показались в сумерках за окном.
Вдруг моя воспитательница берет меня и еще одного мальчика за руки, сажает за парты на небольшом расстоянии, выдает краски, карандаши и белые листы.
– Ребята, вам нужно нарисовать портрет своей мамы, скоро восьмое марта, а вы пропустили вчерашний день, когда рисовали все. Я предупредила ваших мам, что сегодня мы задерживаемся на кружок, поэтому они зайдут за вами через час.
Тем самым моментом я побледнел. Потом бледность моя облупилась, и я стал цвета той самой парты, за которую был посажен. В следующий момент, пукнув от напряжения, я покраснел, а в результате последующих интенсивных переживаний побурел, как загнанный в ловушку хамелеон. Жизнь не могла быть вечной весной. Тут же игра в больного оказалась пустой. Выхода теперь не нащупать, с какой стороны ни зайди. Я взял в руку карандаш и поставил его на бумагу.
Сначала овал и шея. Янтарные бусы. Потом нос и глаза. Оп. Рот. Рот я стирал несколько раз, то опуская, то поднимая его как веточки с земли. Та веточка. Нет, не та веточка. Вот эта. Мне уже было стыдно. К овалу я приделал обруч из волос. К обручу – уши. Потом волосы, мамину короткую стрижку. Я сразу принялся раскрашивать все сверху вниз.
Волосы желтые, глаза – синие, хотя у мамы были карие, но мама любила море. Губы – красные, бусы – желто-красные – под цвет волос, кофта – зеленая. Лицо. Время тянулось, как реклама посреди мультика. Жаль, это был не мультик. Коротко пукнув и далеко выдохнув, я смело примешал к белой акварели немного желтой и решительно покрыл этим составом мамино лицо, стараясь не вылезть