И тут же ко мне приходили самые передовые мысли. Стройным летом, вдали от школы, извилины в голове вдруг разгорались. Я мечтал сбежать. Предположительно из дома. Строил всякие планы. Поле? Лес?
Но когда я взял лопату, тележку для вывоза песка, охотничьи колбаски и вышел в лес, то понял, что лес – это корни, корни, корни и ужи. Внутри и снаружи. Вечером комарье, которое как-то находит тебя и сжирает твои голые ноги. Землянки не выкопать, черникой и сыроежками не наесться. Так долго не проживешь.
Когда же я убежал «в поля», взяв с собой компас, спички и ножик, понял, что кузнечиками сыт также не будешь, полевых мышей не словить, не понять. Да и любому полю приходит конец, контрастная черная полоса, за которой – бездушный асфальт. И пустота.
Оставался еще один план, более научный и взвешенный. План в одну сторону, но какую! Я стал копить деньги на машину времени. Бутылка за бутылкой, бумажка за бумажкой. Собирал я их в старенький облупившийся прямоугольный кошелек, доставшийся мне от мамы. На улице я собирал диоды, провода, алюминий вместе с Женей. Женя всегда поддерживал мои передовые идеи, хоть и был старше и уравновешеннее. И уже вовсю говорил фразами из песен Децла, типа «я выкинул дневник, с ним домой идти – без мазы» и кинофильма «Брат», вроде «кто брата тронет – завалю» или «любишь медок – люби и холодок».
Мы собирали машину времени. Этот план казался мне беспроигрышным. Все необходимое можно было найти в тени домов и свалок. И мы находили. Приносили ко мне домой, а после играли в бадминтон.
Дачный поселок Лучежевичи стал для нас с Женей лабораторией, прибежищем. Здесь мы не переставали размышлять и углубляться в природу вещей. Днем мы старались плыть против течения, отсекать головы у крапивы, ходить босыми ногами по шишкам, горячему асфальту и влажным грядкам, копать червей, ловить кузнечиков, подрезать виноград, собирать колорадских жуков в банки с соляркой, набирать в карманы и ведерки из-под майонеза алычу и сливы. Малину и ежевику мы почему-то собирали в железные кружки.
Когда