Первые дни империи. Оганес Григорьевич Мартиросян

Молчит, холодна лицом. Стоит босиком, разувшись. Наверно, прохладно ей. А руки на мне лежат. Ей так хорошо и плохо. Нужда, у нее нужда. Теперь ее меньше будет. Не плачь, для чего, не стоит. Мечта – это корова, реальность – говядина. А есть еще молоко, теленок, чей папа – бык. Ведь можно не убивать. Сначала идет корова, сначала идет, сперва, жует на ходу траву. Не плачь, дорогая Алексис, за ночью приходит день, как мать за своим ребенком. Он в детском сидит саду, один, разобрали всех. Не плачь, а слеза пройдет. Поднял Варужан свою голову. Он ей дописал письмо, отправил воздушной почтой в пространстве, во времени. Дорогу найдет, дойдет. Пускай через сотню лет. Оно свою мать отыщет. Расспросит и добредет.

      – Женщина упоительна.

      – Успокоительна.

      Обертка прилипла к пальцу, конфетка же за щекой. Посасывает ее, о чем-то, наверное, думает. Мысли в ее голове – машины в начале века.

      – В твоей голове – в конце.

      – В начале еще другого. Вот так отстаешь ты, женщина.

      – Свободней зато летят. Зато не бывает пробок, аварий, как у тебя. Любови твои – аварии, хорошие, в самый раз.

      – Но скорость и мощь за мной.

      – Целуй меня, вот сюда.

      Целую ее в указанное. Иначе никак нельзя.

      – Это очень удобно.

      – Что?

      – То, что не знаешь языка. Я могу обзывать тебя последними словами, ласково улыбаясь. Сука, паскуда, блядь.

      – Что-то сейчас сказал?

      – Что-то сказал. Не помню.

      Алекс не улыбается. Что-то почудилось. Грустная, на полу. Бросила все игрушки. Что-то смахнула с щек.

      – Как-то сейчас обидел?

      Бросила все игрушки, в угол залезла свой. Там, в темноте своей. Там, в темноте и в грусти. Под теплотой моей. Утро, вдвоем идем. Вечер, вдвоем на лавочке. Там же, нас больше нет. Алексис рассмеялась и зачеркнула строки.

      – Я же глупа настолько. Я же, настолько я. – И показала пальцем, и покрутила им возле виска и выстрелила. – После идем гулять, на каток и на танцы, но не танцуем оба. Просто вдвоем стоим, после чего знакомимся.

      – Здравствуй, привет, ждала?

      – Здравствуй, конечно, тоже.

      Можно совсем без слов, так, только так мне лучше. Раньше знакомился. Расстояние больше. Не переплыть. Тону. Слово вынырнуло изо рта, как голова тонущего, в последний раз, после ушло в пучину. Было в последний раз. Как далеко то слово, кто же его расслышал, может быть, кто-то, но не подоспел никто. Невыносимо поздно. Спать, ну давай, пора. Хватит уже дурачиться. Алексис занята делом. То раздувает щеки, то выпускает воздух. Ползает, что-то ищет, то ли носок, а то. Нет, не уснуть никак. Ночь, а вокруг дурачества. Правду, что вбита в гроб, трудно обратно вытащить. Шляпка одна торчит. Песня звучала оровел и до сих пор звучит. Нас же с тобою двое, две слезы, упадем. Вдумайся, ведь из глаз. Что за глаза такие. Что за глаза такие. Что за глаза кругом. Я их случайно вынул и положил на стол.

      – Может, случайно выдумал.

      – Что такое случайность?

      – То, что вне разума.

      – Если