– Как поживаете?
Здесь тишина лежит.
– Вверх поднимайте ноги. Или с ней рядом ляжете. Ляжете, ты садись.
Выпили и пошли.
– Рядом нельзя, а около?
– Тоже нельзя, а что?
Я оглядываюсь на людей. Никто не глядит на меня. Все замороженно двигаются. Одежды и лица повторяются через каждые десять тел. Все просто, идет игра. Не надо так сильно двигаться. Вот за углом девушка просто уперлась в дверь, она шагает на месте. Я подхожу к ней и разворачиваю ее, девушка благодарит:
– Я говорю спасибо, вам говорю его, – монотонно уходит. Резко, внезапно ночь. Улица вдруг темнеет. Дико летит троллейбус, за которым гонится ДПС. Машина резко тормозит позади. Из нее выходит мужчина, машет кому-то рукой. Едет, скрывается. Он продолговато смотрит. И я говорю ему. Нам надо учиться легкости. И удовольствию. Ведь удовольствие сложное, оно ведь сложней всего. Нам надо учиться слабости, в коленях, в руках, на сгибах. Ты хочешь прийти ко мне. Ведь секс – просто секс, что грубо. Нам нужно его создать. Разрушив, построить заново. Вступить в него, поступить. Отдельно с тобой и вместе. Сказал, что меня полюбит. Взгляд сказал, полюбил. Одной из своих улыбок. Я сидела перед ним на столе. Он писал на листе, находящемся у меня между ног. Он писал без меня, но я села к нему на стол. Его Алексис к нему села. Ему пришлось нагибаться ниже, с тех пор каждое его слово писалось через поцелуй. Она села на лист и задвигалась.
– Моя попа принесет удачу тебе.
Я писал на листах, на которых она сидела. И рука писала быстрее, образы рождались такими же сочными, спелыми, сладкими, как ее попа.
– Посмотри, – говорил я ей, – окуная палец в отверстие. Вот то место, которым ты была связана с деревом. С деревом, на котором растут женщины. Ты мое яблоко познания, только ты не можешь вкусить его, только я могу, только я. Я покусываю ей попу. Мой змей, он привел меня к яблоку. Ты упала, лежала ты. Ты сгнила бы совсем, пропала. Я поднял, я принес, я вымыл. Почему я целую туда? Я хочу постичь вкус дерева, с которого ты упала. Той веточки, на которой ты висела, что из попы твоей росла. Я облизал окружность. Алексис улыбнулась. Она не понимала меня, но чувствовала. Ее задница меня слушала. Она прекрасна, она впитала всю полноту соков, все лучшее того дерева. Бытие того дерева, бытие самой женщины лучше познается с тобой. Это не просто похоть. Похоть и разум, слитые воедино, творят чудеса. Разум – передний привод, похоть, конечно, задний. Я включаю их оба. Оба ведут к творению. Конечно, я хотел бы быть с тобой на тусовке, чтобы ты флиртовала с мужчинами, чтоб они приставали к тебе, а я сидел за столом, а я выпивал, курил, а я ревновал бы, плакал. А я ревновал, скрывал. А после того ушел. А ты потом уговаривала, а ты потом утешала. Но я давно не такой, я буду сидеть как каменный, я выжат, остался камень, поэтому глыба я. Чтоб ты за мной побежала. Но я бы хотел – вот так. Она повторяет за ним от себя.
– Каждый день словно память о веточке, – Алексис улыбнулась мне; в туалет отправилась, дальше. На коленях моих сидит, и