смял. Справа свет не горит. Человека убили. Тело с железом встретилось. Звук удара в ушах. Но тебя же поймают. Все в порядке, все будет. Хорошо, не очкуй. Едем к цыганам с выпивкой. Вечером в клубе, я. Новый клуб, новый вечер. Захожу в туалет. Кто-то там девку трахает. Извините, пардон. Посмотрела на секс. Едем на красный свет. А давайте увидимся? Я даю телефон, чувак набирает мне номер. Делаю я дозвон. Позвони, там увидимся. Я пьяна, что я делаю. Девочка в ахуе. Я достаю из сумочки книгу, захожу в соседнюю кабинку и читаю Набокова. Из моей красивой задницы выходит дерьмо, я читаю Лолиту. Если бы задница была некрасивой, я бы там не читала. Блин, какая я пошлая. Но мы же договорились: я буду откровенной. Гумберт там спит с подростком. С девочкой вроде бы. Каждый парень как хач. Хач – это парень, дошедший до своего логического завершения. Трахнуть меня, иметь, привыкли мясо щупать на рынке, здесь то же самое, нормальный мужик любит свободу, хочет, чтобы у него было много женщин, а херовый сам падает в ноги. Но кто меня реально бесит – так это я сама. Я сама веду как мясо себя, я все понимаю, но ничего не могу поделать. Крепостное право началось с крепостного ума. Но ведь можно и открыто проявлять себя, но при этом быть загадкой, быть еще большей загадкой. Дерьмо в том, что никто не поймет, у мужиков больше свободы, а здесь, что не так, шлюхой обзовут за глаза, станут не так относиться. Зависеть от вагины своей, уходящей вовнутрь. Мало чего теперь. Мало чего не хочется. В клубе подснять девчонку. В клубе подснять меня. В клуб поехала ночью. Выпивка, экстази. В туалете сосалась. Ну, один раз такое. Отсосала потом. Там заходил второй. Захотели вдвоем. Нет, я не захотела. Было пять лет назад. Но втроем я попробовала. Так я вот здесь пишу. Я не хотела сзади, но попробовала. Блин, поначалу больно, дальше выходит кайф. Вообще от запретного. Женщины извращенки конченые, потому что не говорят об этом. Мужик действует на поверхности, но вся тина, вся грязь внизу, ее просто не видно. Видно, когда мужики успокоятся, тогда вода ясная. Если вглядываться, то видно. Если просто смотреть, то нет. Все тяжелые частицы у нас. Якорь отягощений. Хочется мужика – чтоб проходил насквозь. И дети, я понимаю, просто инстинкт и отдача любви, частная собственность.
– Слушай меня, ты, крот, – говорю я мужчине. – Я тебя буду трахать, подходить и знакомиться. Че уставился, сука? Брать за яйца, ебать. Нет, мужчина умней, техника вся его, вся культура почти что. Но он тот, кто все это делает по женскому внутреннему приказу. Он делает так, чтобы исчез культ мужчин, чтобы тот, кто убивает животных и строит руками дом, не был главным. Сделанное мужчиной – трон, на который должна взойти женщина и еще часть мужчин, наших, таинственных, наших проводников между мужчиной и женщиной. Господи, дай мужчин. И когда женщина сядет на трон – разумеется, что не каждая женщина, как и не каждый мужчина на троне был, она сама возвысит мужчину, она создаст его заново. Женская власть игривая. Ну, к примеру: женщина сядет на трон так же сладостно, как на член. И застонет на нем.
Высшая благодетель женщины до сих пор была следующая: выбрать ту женщину, которую
