Сьерра была там, вроде бы даже целая, сидел на ковре, обхватив плечи руками и ежась. Огня в камине не было, и комната, в которую от окна проникала осенняя сырость и прохлада, была безнадежно выстужена. Когда вошел Тобиас, каро вскочила на ноги и уперла взгляд в пол.
– Почему не развела огонь? – устало поинтересовался Наследник. – Или не взяла плед, – он кивнул на шерстяной плед, лежащий на стуле.
– Вы велели ничего не трогать, мой господин.
Тобиас выругался снова. Несмотря на усталость, в нем, как и вчера, зародилось раздражение. Эта девчонка, похоже, неискоренимо тупа. Элементарно не может о себе позаботиться. Почему с ней столько возни?
– Умирать от холода или зарабатывать себе простуду я не велел, – Тобиас кинул ей покрывало. – Ты ела?
– Нет, мой господин.
На кухню она не спускалась, конечно. Наверняка боялась Фола или Шеридана, предпочитая отсидеться в ледяном кабинете, голодной. Сейчас уже было поздно вести ее к мастеру столовой, ни чтобы тот разбудил кухарку, ни чтобы отпереть спальню рабов.
– Утром спустишься вниз и поешь с остальными рабами. Тебя не тронут, я предупредил Фола. Потом найдешь меня, я дам тебе задание. Разведи огонь. Сегодня переночуешь здесь.
Рабыня, все еще прижимавшая к себе плед, но не смевшая в него закутаться, подняла полные изумления глаза на Тобиаса. Только сейчас, в бледном лунном свете, Тобиас заметил черные круги под ее глазами. Синяк немного спал благодаря снадобьям Фимера, и теперь было заметно, как осунулась каро. В ее удивительных, отливающих бронзой глазах, так и читался вопрос: «Почему он так добр со мной?»
– Наместника разозлит, если дар Меридана был угроблен меньше чем за год, – неизвестно зачем пояснил Тобиас. Оторвавшись от созерцания необычных глаз рабыни, он вышел из кабинета и, наконец, отправился в спальню.
Глава 5
– Сегодня я узнал кое-что интересное, – Наместник пристально посмотрел в глаза сыну, когда они остались наедине после завтрака. – Наш грубиян управляющий заявил, что мой сын завел себе личную рабыню.
Тобиас вздохнул. Отец не поймет, если он примется разъяснять истинные причины своего поступка. Он не станет вникать в тонкости душевного устройства рабыни, просто приказажет прописать той пару десятков плетей и поморить голодом в подвале. Для него не станет доводом уникальность каро. И рабыня просто-напросто погибнет, рано или поздно.
– Это правда, отец.
– И о чем ты думаешь? – Наместник внешне был спокоен, лишь частая дробь, которую выбивали его пальцы по столешнице – привычка, доставшаяся и его сыну, – выдавала недовольство. – О тебе и так судачит весь город. А тут еще