Появилась стюардесса, ее бледное лицо выражало смирение. Она сказала как во сне: «Набираем высоту. Летим Куйбышев» Предлоги стали необязательными. Телеграфный стиль Хемингуэя, которому его обучал Эзра Паунд. Мы летели в полной тишине, как будто самолет перевозил покойников, но ведь и действительно все мы немного умерли.
Мы сели в Куйбышеве и выходили по одному. Мне пришлось замысловатыми па спускаться по трапу, мотаясь между холодильными сумками, но я заметил, что каждый, спустившись, становится на колени и целует землю. И я был как все: встал на колени и поцеловал горячий асфальт. Была знойная июльская ночь, горячий воздух струился, вокруг стояли кареты «Скорой помощи» и пожарные ЗИЛы. К нам подошли люди и отвели к автобусу. «Вас повезут в город, в кинотеатр, будут показывать фильмы», – сказали эти люди. Тогда я попросил немного задержаться, мне помогли доставить сумки с мочой в медпункт аэропорта Куйбышева, мы переложили их в настоящий холодильник и поехали в кинотеатр. Там нас разместили в партере, стали разносить чай и клетчатые пледы. Я зарылся в плед и произнес все обрывки всех молитв, от «Алла Бисмилля» до «Сыне Божий! Спаси и сохрани мя».
На следующий день я был уже в Москве, а биологическая жидкость была доставлена в биохимическую лабораторию ММА им. И. М. Сеченова.
Провидец
Полярная станция Ушаковская состояла из ученых, представляющих два города – ленинградские биологи из Арктического института и биологи орнитологи-цитологи из Магадана, из Института биологических проблем Севера (ИБПС). Со всеми мы познакомились на «камбузе», это был ужин и наша первая трапеза на острове Врангеля. Ученых было не очень много, все разместились за шестью столами, и нельзя было не заметить, что за каждым столом сидели две пары мужчин и женщин, исключением был пятый стол, за ним располагались два молодых человека, демонстративно непоседливых и беспокойных. «Не совсем адекватные», – промелькнуло в голове, но спросил учтиво: «А девушки где?» Они звонко, во весь голос рассмеялись и с вызовом выпалили: «А мы холостяки!» Феликс Борисович, стоявший рядом, очень тихо, так, чтобы слышал только я, произнес: «Плохо кончат». Фраза диссонировала на фоне приподнятого настроения и нарушала композицию увертюры настолько, что я не только запомнил ее, но и ощутил всю глубину и не случайность сказанного. Конечно, здравый смысл подсказывал, что мир