Раз в неделю они, нарядные, в белых манишках, идут на погост, к тем, кто уже на небе. Однажды они проходили мимо меня, а я в это время колол дрова, но все было как-то не так, без внутреннего ликования, все как-то неловко у меня получалось, не иначе что на небесах события, но ответ я получил от бабушек. Они, такие красивые, спины прямые, остановились, и я замер с финским колуном в руке. «Наиль, нельзя сегодня колоть дрова!» – «Это почему же?» – «Вознесение Господне!». Так я у них учился.
А однажды должны были приехать ко мне мои друзья, я с вечера сделал вкуснейшие щи с мясом и там же оставил – пусть томятся. Наутро, а через три часа уже приедут, решил попробовать свои щи. Только открыл крышку, а там – я никогда такого не видел – там бешеное бурление, как будто на большом огне стоит кастрюля. Попробовал – все прокисло! Я к бабушкам, рассказал обо всем. «А на небо смотрел? А молнии были? А дождь шел?» – «Да, – говорю, – все было, и молнии сверкали, и гром гремел». Смеются: «В молнию, Наиль, нельзя готовить». Шел от них и думал, что, конечно, это физика и это клеточная деполяризация при грозе, но откуда бабушки все знают?
Сомино было расположено в низине, на берегу озера Сомино, мобильная связь там не работала, телефон работал только на самой высокой точке, а самой высокой точкой был погост. Так я и звонил сыну: «Привет, Тимурка! Звоню тебе от могилы Савельева!» Поистине, связь времен.
Однажды ночью я проснулся от шума, от страшного шума, окна звенели, кусты трещали то справа, то слева. Никогда не предполагал, что у меня есть загривок, пусть это будет атавистический рудимент эфирной природы, но этот загривок поднялся, и я понял, что теперь я – зверь. С ловкостью росомахи я оказался около голландки, нащупал там топор и с топором устроился прямо за дверью. Цыгане? Бандиты? Потом шум стих. Наступила тишина. Тишина в Сомино – это постоянный шум леса. А лес шумит, как море. Под утро я забылся тревожным сном.
Утром постучали бабушки: «Ну как? Напугали тебя кабаны?» Ночью через Сомино прошло несколько кабаньих семейств. На следующий год я купил ружье и патроны. Хоть что-то.
Стулья из ФИАНА
Наша дружба началась в далеком 1967 году. Мне было 17 лет, время, когда молодые люди встают на крыло и пробуют себя в полете, когда перед тобой буквально распахивается бездна незнакомого тебе мира и все, что у тебя есть – причудливая смесь дерзости и робости, – сохраняется внутри как тайна, которую нельзя выдать постороннему. Эта осторожность не напрасная и не связана с излишней предусмотрительностью, просто там, в этой тайне, вся твоя сила, она сидит внутри тебя как пружина, которую никому не дано обнаружить. Это похоже на игру в песочнице, с которой всё в этом мире и начинается. Эта игра называлась «Секрет». Противник отворачивался, а у тебя в руках фантики и стеклышко. Ты находишь место в песочнице, делаешь углубление, на дно укладываешь фантик, закрываешь его стеклышком и быстро засыпаешь песком, но не тем, сыроватым, который тебя выдаст, а другим, с поверхности. Потом ты выпрямляешься