Проблема, о которой пытался сказать директор, при этом не произнеся ничего лишнего, состояла в том, что их школа относилась к одному из районов на севере Казахстана, в Костанайской области, с наиболее высоким процентом «некоренного населения»: в этих краях массово проживали семьи репрессированных и депортированных. Здешние места слыли настоящим Вавилоном: казахи, крымские татары, немцы, корейцы, евреи, балкарцы, латыши, калмыки, русские, украинцы… Где бы еще эти люди встретили друг друга? Какой злой волшебник сумел раскрутить земной шар подобно школьному глобусу с такой силой, чтобы стряхнуть людей с их родных краев и смешать тут как детские игрушки?
Стараясь не вслушиваться в наставления директора, Раиса Ароновна пыталась в образе этого человека увидеть образ школы, но получалось смутно. Успокаивало, что предстоит работать прежде всего не с директором, а с живыми детьми, пока еще не испорченными временем.
Но это же самое ощущение отталкивало и обжигало! Что за чувство – учить и воспитывать тех, кто лишь начинает свой путь во взрослую жизнь? Может ли грешник давать наставления праведнику, а разбойник поучать судью? Кто здесь учитель, а кто ученик?
Будто не замечая отсутствующего взгляда Раисы Ароновны, директор продолжал знакомить учительницу с устройством школы, расписанием занятий и основными правилами. Хотя в ту минуту мысли и самого директора были отнюдь не столь радостными, как это могло показаться стороннему наблюдателю. Приветственная речь звучала заученно, заискивающе и как-то несинхронно с тем, что отражалось на его скуластом лице, исполосованном траншеями морщин. Может, именно поэтому все время их короткого общения Раису Ароновну не покидало чувство, что это не голос живого человека, а умело смонтированная запись праздничного выступления на школьной линейке, вырывающаяся из сомкнутых, почти сшитых тонких губ директора, словно из кухонной радиоточки.
Тогда Раиса Ароновна никак не могла знать причин обеспокоенности своего начальника. С тех пор, как прошлой весной сняли секретаря райкома партии, директор лишился покоя. Все в районе знали, что он не был чужим человеком в райкоме, вхож в дом секретаря, называл того кумом, имел общие дела… Если об этом знали все в районе, то уж точно знали там.
«Ох, не к добру это! Но почему сразу не взяли меня? Наверняка чего-то ждут или сомневаются. А может, секретарь и не говорил ничего дурного про меня? Ну верно, что бы он сказал, если ничего дурного я и не делал. Или делал? Может, они подослали эту, чтобы она что-то выведала у меня. Черта с два! Посмотрим, что у нее выйдет», – от своей невысказанной и никак внешне не проявленной смелости директор немного повеселел и приосанился.
Провожая учительницу к кабинету, в котором ее дожидался класс, директор с поддельной карамельностью