Вася сказала вдруг:
– Это зима показывает, какой она будет.
Впервые они услышали от нее столько слов подряд.
Потом она спросила:
– А этот снег растает?
– Наверное, растает, – хором ответили Лидия с Дмитрием.
И Вася снова удивила их:
– Тогда зачем же он идет?
Они еще немного покружили по двору, и Лида с Василисой слепили из податливого материала крошечного снеговика. С глазами-бусинами из черноплодной рябины, растущей вдоль детдомовской ограды, ручками-прутиками и улыбающимся ртом из багряного листика барбариса.
А потом, как всегда, они вернули Васю в серый параллелепипед, и, ведомая нянечкой, как на веревочке, она ушла от них, не оглянувшись.
Домой они в тот вечер возвращались в тишине. Не стали запускать свой музыкальный ураган. Снег мел и мел, и по обочинам дороги запорошенные деревья полыхали, как яблони в цвету. И город был охвачен белым пламенем зимы. Тем пламенем, что светит, но не греет. И все же снег им нес неистовую нежность. Неистовую нежность, причиняющую боль.
…Никогда академик Брусянский так не волновался, как накануне и во время заседания суда. Он говорил себе, что должен там предстать как среднестатистический усыновитель, что от него ждут краткой и незамысловатой речи, и все равно отвечал на вопросы судьи то слишком пространно, то сбивчиво и невпопад, как обвиняемый, путающийся в показаниях. Никак не мог объяснить внятно, почему решил вдруг взять ребенка из детдома. У него на языке вертелись лишь слова: забрать, нельзя оставить. Его постоянно о чем-то переспрашивали, и он боялся, что не выдержит экзамен. Но тут Лидия плавно и ненавязчиво взяла инициативу в свои руки, и ее ответы судью удовлетворили сразу.
Суд вынес положительный вердикт.
11
Они проехали уже половину пути.
ДН все время поглядывал в зеркало заднего вида. Вася сидела так же, губки сжаты, глазки смотрят в бесконечное пространство. Он улыбнулся ей, но она не ответила на его улыбку.
Снова пошел снег, слабый, тающий на лету, а в перспективе образующий сизый туман. ДН все время приходилось сбрызгивать лобовое стекло – его окатывали грязью, обгоняя, нетерпеливые авто.
Вдруг Вася сказала еле слышно:
–Я не хочу укол.
ДН не сразу сообразил, в чем дело.
– Какой укол?
– Пахнет уколом. Я не хочу укол, – повторила она. И он увидел в зеркале, что она заплакала.
– Это не уколом пахнет, а водичкой, которой я поливаю стекла, – догадался наконец ДН.
Едкий запах стеклоомывателя, распространявшийся по салону, наверное, напомнил Васе о больнице, где она лежала трехлетней крошкой с двусторонним отитом. Без мамы. Без папы. Даже без казенных воспитательниц. Совсем одна.
Дмитрий представил, как ей было страшно. Он вспомнил о скандальном случае, бурно обсуждавшемся в Сети пару лет назад. Больничная нянечка заклеивала рот пластырем детдомовскому младенцу, потому что он ревел сутками напролет.
– Не бойся, Василиса, я вообще уколы ставить не умею, –