Всего через несколько лет после этой пробы Джони Браун стала ведущей балериной Королевского балета. Она была непобедима – и Отем была такой, когда они с матерью были вместе.
Вокруг все ворчат и удивляются, почему внизу такая толкотня. Но мне хочется продлить этот момент между уроками еще хоть на немного.
– А ты уже знаешь, что будешь танцевать? – спрашиваю я.
Аша оживляется:
– О, ты тоже танцуешь! Ты уже проходила пробы?
Отем жестко смотрит на меня. Теперь она редко говорит о танцах.
«Не волнуйся», – беззвучно произношу я. Аша поймет. Она – хороший человек.
Отем репетировала в музыкальном классе месяцами – и это я рассылала ее заявления. Отец возненавидел бы ее за это, но я была бы плохой подругой, если бы не понимала, как много это значит для нее. Это ее шанс вырваться отсюда, а она заслуживает счастья. Отем могла бы пройти пробы в школах поближе к дому или дождаться старшего класса, но она мечтает о Нью-Йорке.
Мы обе мечтаем.
Я засовываю руку в карман, и пальцы мои обхватывают письмо о приеме, которое я ношу с собой уже почти две недели.
– Я подала заявление в Джульярд, – спокойно отвечает Отем. – Но еще не выбрала программу для пробы.
– Мой учитель считает, что для настоящей музыки важны чувства, – доверительно говорит Аша.
Аша рассказывала мне, что хочет попутешествовать по миру, прежде чем сосредоточиться на музыке. Уверена, они с Отем могли бы стать подругами, если бы узнали друг друга чуть лучше. Если бы Отем знала других чуть лучше, может быть, она не была бы такой одинокой.
– Он говорит, что музыка должна быть трагедией и счастьем, грозовыми тучами и звездами. Думаю, это и к танцам относится.
Отем чуть оттаивает и медленно улыбается.
– Я думала показать оригинальную композицию, а не традиционную хореографию. Когда-то – когда я еще брала уроки – мы с мамой говорили об этом.
Мне она этого никогда не рассказывала. Кажется, эти двое оказались в собственной вселенной, где все вокруг блистает возможностью творчества. А мне остается блеклая школа Оппортьюнити – и больше ничего.
Я чуть продвигаюсь вперед по проходу.
– Так и поступи. Покажешь им, кто ты, и они не смогут сказать «нет».
Отем чуть поворачивается ко мне и улыбается. В груди моей начинают порхать бабочки.
– Дразнишь? – Она становится серьезной. – Еще не получила ответа?
Новичок толкает меня в бок, и я выпускаю письмо.
– Еще нет.
А что еще я могу ей сказать? Что у меня есть билет из этого города, о чем она так страстно мечтает? Что я даже не знаю, что с этим делать? До болезни Мама́ я бы ухватилась за этот шанс обеими руками. Но как я могу уехать теперь?
Отем никогда не поймет.
Она сочувственно подмигивает. Аша морщится.
В ряду