Лика замолкает. Я тоже не в силах вымолвить хоть слово. Так мы и стоим посреди алычи, клубники, черешни и персиков – фруктов всех красок и мастей, посреди самого торжества жизни, объятые непонятой и необъяснимой хандрой…
Наконец, я прихожу в себя от этой жуткой дремы наяву:
– А что будет дальше?
– А?.. – Лика вздрагивает, услышав мой голос. Словно мы не на рынке, и нас вовсе не окружает толпа снующих туда-сюда людей. Она удивленно смотрит кругом, будто за секунду до этого сидела в пустыне совсем одна, а теперь вдруг очутилась посреди незнакомого ей места, и внезапный чужой мужской голос, выдернувший ее оттуда, является голосом самой преисподней.
– Лик, с тобой всё хорошо? – я ставлю сумки и кладу ей руку на плечо. Она смотрит мне в глаза, и я ощущаю какой-то запредельный холод. Мне становится страшно и вовсе не хочется опускаться туда, но что-то в ней манит и манит, словно мифическая русалка волшебным голосом зовет меня за собой.
– Да, хорошо… – она отводит взгляд. – Ты спрашиваешь, что будет дальше?.. Дальше всё будет так: одним утром ты проснешься, а ее рядом нет. Ты будешь ждать ее час, два, потом потихоньку пройдет день, следом за ним ещё один, потом неделя. Ты бросишься ее искать – по общим знакомым… хотя, откуда у вас знакомые? Ну да черт с ним… По моргам, ментовским, по больницам… Ты не сможешь найти себе места, будешь рыдать навзрыд и молиться всем богам на свете, лишь бы те вернули ее. Но боги глухи… Ты так никогда и не узнаешь, что случилось с твоей юной вечной любовью. Может быть, она уехала к маме на юг, как давно планировала и как часто рассказывала тебе, хотя ты не верил в существование подобной мамы, наивно полагая, что все это наркотические фантазии воспаленного разума… А, может быть, она загнулась от передоза, и ее труп был выброшен в лесу на трассе, по которой со скоростью журавлиного клина летят длинные, как жизнь, фуры, груженые всяческим дерьмом, которое раньше было для тебя так важно, и до которого тебе теперь не будет