Щёлк! – внезапный подзатыльник вырвал Арлекина из пучины его мыслей.
– Да что ты тут стоишь, как болванчик? – звонко смеясь, Коломбина схватила его за руку и потащила по улице сквозь разноцветную толпу гуляк.
– Нашёл чего смотреть, пьяные людишки в грязи валяются, – хихикала она, – будто, чтобы любоваться на такое, непременно карнавал нужен.
Арлекин молчал и глупо улыбался, не зная, что ответить спутнице. А она влекла его всё дальше и дальше, через ад пьяных пляшущих толп, через тени статуй древних воителей, невидящими глазами пронзительно смотрящих им вслед, через пляски огней факелов и окон трактиров, спотыкаясь о тела павших в неравной схватке в Бахусом, через запахи вина, жареного мяса, свежей выпечки, острых соусов и человеческих нечистот, оглушающих их со всех сторон. Она что-то весело щебетала, но в шумном хаосе, охватившем город, Арлекин не мог разобрать почти ни слова и лишь кивал в ответ, когда она оборачивалась к нему. Вдруг знакомые лёгкие, как дуновение ветерка, и будоражащие, как молодое вино, звуки донеслись до них из-за угла.
– Туда! – весело крикнула Коломбина.
Звуки тарантеллы усилились, мелодия ускорилась, став бесшабашной, заполоняла Арлекина, как озорная весенняя река, нахально взломавшая лёд, выходит из берегов, намереваясь заполонить собой всё, до чего способна дотянуться.
Вокруг музыкантов уже весело плясало несколько десятков человек. Кружились парами, звонко щёлкали каблуками по мостовой, светились улыбками, смеялись своей ловкости, своей молодости, своей беззаботности. Весело хохоча, Коломбина втянула Арлекина в круг, и они закружились вместе со всеми, весело отбивая по камням мостовой такт всё ускоряющейся мелодии. Танец захлестнул Арлекина с головой – театр, болезнь, позор изгнания, близость гибели, всё, что так тяготило Арлекина ещё недавно, всё казалось ему сейчас далёким, чужим и безнадёжно несущественным, реальным был лишь ритм, который неумолимо задавала всё ускоряющаяся музыка, ритм, который соединял два существа воедино, заставляя чувствовать друг друга, как две части одного организма. Реальной была лишь маска, через которую весело поблёскивали Арлекину чёрные глазки его партнёрши и её звонкий озорной смех. Ловко притопывая вслед за ускользающей нитью музыки, слыша смех Коломбины, ощущая её тёплые гладкие руки в своих руках, Арлекин испытывал странное чувство. Будто вовсе не руки соединяли его с кружащейся рядом с ним танцующей фигуркой, а незримая ниточка, протянувшаяся между ними, ниточка странная, но очень важная и волнующая, ибо по ней, как по волшебной струне, передавались и чувства, и настроение, и малейшее колебание души. Арлекин готов был поклясться, что знает теперь о ней всё, как и она знает о нём, и не просто знает, но понимает и чувствует, как и он сам. И теперь они