– О милый, милый мой Бригелла, – стенала Коломбина, сжимая руки Арлекина, – в отчаянии глубоком Изабелла. Проклятый Панталоне Изабеллой овладеет…
– Уйми печаль, прекрасная Фантеска, – со страстью в голосе отвечал Арлекин, – ещё до алтаря твоя хозяйка овдовеет.
И обняв возлюбленную, он нежно припал ртом к тёплой отполированной щеке Коломбины.
Заиграл оркестр, и Арлекин краем глаза видел, как усердно дует в медную блестящую трубу музыкант, смотря в пустоту своим единственным, слепым, немигающим, неправильной формы глазом, привычно сжимая инструмент беспалыми культями.
**************************************************************
Карнавал играл в жизни столицы немалую роль. Окутывая город разноцветной пеленой масок, фейерверков, нарядов, пленяя горожан и гостей города нескончаемой чередой уличных представлений, круглосуточной круговертью праздника и веселья, он неумолимо ломал привычный размеренный и выверенный словно в лавке часовщика, ход жизни столицы. И даже Церковь, непреклонный страж строгости нравов и неизменности традиций, временно отступала, вынужденно признавая традицией и полный, хоть и временный, отказ от всех устоев и правил. Но надо сказать, что эти семь дней Карнавала, эти семь дней безумного веселья и хмельной вакханалии имели существенное значение для казны, а также карманов торговцев и комедиантов. Винные лавки, кабаки, закусочные и трактиры не закрывали свои двери ни днём, ни ночью, постоялые дворы были переполнены, и скаредные старухи набивали свои перины золотыми монетами, отчеканенными всеми коронами Европы, сдавая гостям города каждый угол своих закопчённых лачуг. Магистрат еле успевал выдавать патенты на уличные выступления и представления артистам, съехавшимся со всех окрестных городов и стран. Но конечно же лучшие места задолго до прибытия чужеземцев были забиты местными фиглярами, ибо знание того, когда именно состоится празднество, дорогого стоило, причём в прямом смысле этого слова, и было доступно лишь тем, кто не отличался скупостью в общении с чиновниками Магистрата.
Манджафоко, разумеется, не мог остаться в стороне, и его права на выступления на самых оживлённых площадях были закреплены патентами. Деревянные актёры трудились, не покладая рук – одно выступление сменяло другое, играли в театре, на площадях, играли везде, где только умудрился получить разрешение их пронырливый хозяин. Артистов не хватало и Манджафоко привлекал их со стороны, оказывая им протекцию и предоставляя им право выступать под именем своего театра, не безвозмездно разумеется, но куш был таков, что канатоходцы, шпагоглотатели, факиры и шуты соглашались, не раздумывая, на условия предприимчивого отставного корсара.
Однако будучи в самом центре буйства праздника, подопечные Манджафоко не были его частью. Деревянным существам было строжайше запрещено покидать пределы театра, за исключением выступлений на площадях. Одно дело лицезреть на сцене деревянное создание и потешаться, другое дело разделять с ним радость