Когда мы добрались до комнаты, Рипсик сразу легла в постель, я дал ей термометр, а сам снова вышел в коридор.
– У меня идея, – сказал я уже в дверях.
Рипсик даже не ответила.
Через десять минут я вернулся.
– Нет, не получилось. Я подумал, может, мы сами дураки, у них тут ведь все так хорошо организовано, ключ от комнаты открывает заодно входную дверь, вдруг он подойдет и к лифту? Попробовал, но нет, не годится.
– У меня была та же самая идея, – сказала Рипсик, – странно, как мы иногда даже ошибаемся одинаково.
Сказала и закашлялась. Когда Рипсик кашляет, это что-то страшное, у меня всякий раз возникает ощущение, будто у нее в груди разъезжает газонокосилка.
– Проклятый Лейпциг, – выругался я.
Приступ кашля закончился, но Рипсик на всякий случай не ответила, чтобы не спровоцировать новый. Термометр запищал, Рипсик вынула его и посмотрела.
– Сколько?
Она молча протянула термометр мне.
– Тридцать восемь и два. Значит, к вечеру может подняться до тридцати девяти.
Я сел к телефону.
– Ульрика обещала посмотреть в Интернете, где ближайшая дежурная аптека, – сказал я, положив трубку.
– А кто туда пойдет? Ульрика и сама болеет.
– Я пойду.
– Никуда ты не пойдешь, я не позволю. У тебя еще вчера было тридцать восемь.
– Ничего, сегодня я чувствую себя уже неплохо.
– Неплохо! Ты почти ничего не съел.
– Аппетита нет. Слабость, – объяснил я.
Телефон зазвонил.
Рипсик вздохнула трагически.
– Если ты действительно собираешься идти, попроси, чтобы Ульрика тебе сказала, как спросить средство от кашля, не отхаркивающее, а такое, которое его подавило бы, чтобы я смогла ночью спать.
– Для начала я намерен узнать, как по-немецки горчичник.
Рипсик вздохнула еще трагичнее, но спорить не стала.
– Тебе везет, – сообщил я, закончив разговор с Ульрикой. – Немцы о горчичниках даже не слышали. Темный народ.
Рипсик заметно обрадовалась, больше горчичников она ненавидит только лук. Я достал из кармана куртки карту Берлина.
– Конечно, здесь нет именно того района, куда мне надо ехать. Ладно, найду.
Я встал и начал одеваться.
– Не