Я объяснил Рипсик, какая незадача приключилась со мной в ресторане.
– Вот как важно хорошо знать литературу, – заключил я, отложил книгу и закрыл уставшие глаза.
Ночью я проснулся на кашель Рипсик. Это был жуткий кашель, еще хуже, чем днем, он не прерывался ни на секунду.
Я включил свет.
– Ну что такое? Я же принес тебе средство от кашля.
Она не ответила, потому что была не в состоянии говорить. Наконец между двумя приступами случилась крошечная пауза, и она сказала:
– У меня такое чувство, что это лекарство не подавляет кашель, а, наоборот, провоцирует.
Я потрогал ее лоб, он был горячий, дал ей термометр, встал и еще раз просмотрел приложенную к лекарству инструкцию, ничего в ней, конечно, не поняв.
– Я попросил Ульрику перевести на немецкий все, что я должен был сказать в аптеке, потом прочел ей фразу за фразой по телефону. Ульрика сказала, что все правильно, а мое немецкое произношение превосходно. Аптекарша тоже сделала вид, что вполне меня поняла. Если это, конечно, была в самом деле аптекарша. Аптека оказалась у черта на куличках, и тетушка, которая продала мне лекарство, вполне могла быть соседкой или родственницей, заменившей по случаю праздников настоящего аптекаря. Я попросил чек, и она выписала его от руки. Но вообще-то она вела себя вполне уверенно.
Рипсик кашляла и кашляла. Я дождался момента, когда термометр запищит, и сразу взял его.
– Тридцать девять и два. Может, все-таки попытаться вызвать «Скорую»? Сделают укол, хотя бы уснешь.
– Может, – сказала Рипсик.
Только теперь я понял, насколько ей плохо. Дело в том, что она сама врач и старается держаться от коллег как можно дальше.
Я взял страховой полис и сел к телефону.
– Занято, – сказал я немного погодя. – Попробую другой номер.
Некоторое время Рипсик лежала тихо, но теперь у нее начался новый приступ. Через несколько минуту я положил трубку.
– Проклятье! Никто нигде не знает английского. Могу позвонить Ульрике и попросить, чтобы «Скорую» вызвала она.
– Не стоит, – сказала Рипсик. – Ульрика ведь говорила, что они все равно не приедут. Это тебе не Советский Союз. Там мы, врачи, были на службе у больных, здесь все наоборот.
Я сел на край кровати.
– Дай я попробую тебя полечить.
Рипсик перевернулась на спину, и я какое-то время держал руку над ее горлом, делая кругообразные движения. Головную боль я рукой снимаю неплохо, но к горлу подступиться трудно. Я помассировал еще ей руки и ноги, и через некоторое время кашель стих.
– А теперь постарайся уснуть. Растворить тебе еще один аспирин?
– Я не могу пить этот немецкий аспирин, у него отвратительный горький вкус.
Рипсик снова принялась кашлять, я слушал, как она надрывается, и думал, что заболеть за рубежом это наихудшее из наказаний, врагу не пожелаешь.