Здесь у трактирщика работяги получали свою порцию отдушины в виде куска хлеба и кружки чего-нибудь пенного, чтобы после снова коллективно приступить к обслуживанию доменных печей, вагранок, кричных горнов, слесарных, мельниц, кузниц и лесопилок. Посёлок жил благодаря заводу и каждый искренне любил своё дело, приступая к нему неустанно.
Гвалт стоял оглушительный. Чумазые мужики с потрёпанными бородами вели галдёжные речи между собой простецки толкаясь и бранясь понятными только им шутками. Их угрюмый вид с нахмуренными бровями легко перекликался с простецкими повадками, словно за личиной страшного бирюка скрывается на самом деле мало дитя. Но все они были люди взращённые в суровых условиях на чёрствой земле, где только через тягость физического труда, можно добиться чего-нибудь для себя ценного, оттого возможно все эти токари вовсе потеряли самих себя. При виде гостей толпа постепенно потеснилась, растерянно тупив взор куда-то на сапоги вошедших путешественников, услужливо уступая свою очередь. На что единовременно получили отказ от Сапожковского, который примкнул к всеобщей группе ожидающих свою порцию. Пётр поступил аналогично, несколько неуверенно повторяя движения профессора, будто это было весьма обязательным. Этот жест со стороны профессора был принят одобрительно, потому ещё большая суровость на лицах рабочих быстро преобразилась точно в детскую дружелюбность, которой обладает абсолютно всякий ребёнок.
Приближаясь к стойке, за которой укрывался маленький трактирщик, ловко выдававший со своим более крупным помощником одинаковые заказы, усиливался аппетит от всевозрастающего кухонного духа. Пареные овощи и жареная рыба заполнили собственным чадом всё компактное помещение трактира до потолка, делая похожим его на парилку.
– Чего изволите? – несколько любезно вопросил трактирщик, как только профессор сравнялся с его приземлённой фигурой. Годы видно были суровы с этим малым, грубое морщинистое лицо наполовину поражено параличом, всклокоченные усы и борода возмещали недостаток волос на его блестящей лысине, а нос тяжёлым набалдашником выпячивался вперёд, загибаясь очень хватким крючком. Тем не менее, грозный вид свой трактирщик весьма облагораживал добродушным голосом и приветливой улыбкой, какую он едва мог изобразить от неподвижности правой стороны огрубевшей щеки, а глаза его выражали некоторую глубину пожилого опыта с блеском голубого оттенка.
– Нам, пожалуй, всё, как и всем, – лаконично отвечал профессор, едва видимо подмигнув старику, что естественно смог подметить Пётр, немного вопросительно посмотрев на Сапожковского. Борис Борисович в свою очередь с лёгкой подачи вынул из одного своего жилетного кармана металлическую монету, расплачиваясь