Дневник чудотворцев. Агсин Атум

своим замусоленным рукавом. И это стало по-настоящему тем моментом для Сапожковского, когда что-то пронзило его душу насквозь, вывернув какую-то даже загадку его самого наружу. Словно он искал чего-то так долго и вот, наконец, нашёл именно здесь, где-то далеко от бурной человеческой цивилизации, в одном стареньком придорожном трактирчике, в который захаживают, может раз в месяц, какие-нибудь проезжие гости по случайной свое нужде, блуждая от поселения к поселению. Здесь не могли быть высокопоставленные личности, дающие широкие балы по одной лишь своей прихоти, только беглые крестьяне, государственные преступники, отслужившие офицеры, кочующие работяги, отважные энтузиасты, юные натуралисты, но именно от таких людей возможно было услышать что-то о настоящей жизни.

      И да, можно было даже упрекнуть старика в чрезмерной доверчивости и совершенной человеческой неразборчивости, приняв его столь внезапную заинтересованность вопросом, в котором его просветил проходимец, за нелепое стечение обстоятельств и даже детское любопытство. Но нет! Профессор высокоуважаемый деятель наук и мужчина сам по себе не совсем простой. В его жизни случалось всякое: невзгоды, бедность, взлёты и падения – всё переживал он, и с любой бедой справлялся и любого мошенника он мог распознать даже за версту.

      Поэтому проявилось на поверхность для него в необычных словах простого мужичка такое, что нельзя было оставлять доживать здесь, в этой трухлявой харчевне, последние годы несостоявшейся в былые времена мечты. Борис Борисович вырвался из тьмы и во всей своей красе предстал перед малого вида человеком, который совсем было потерял связь с настоящим миром. К величайшему изумлению трактирщика открылась небывалая картина, когда завязывался задушевный диалог между людьми совершенно различного друг от друга рода и деятельности, и до того его поразила таковая ситуация, что и сам весьма заинтересовался происходящим, развесив собственные уши, которые до этого будто были набиты пробками.

      Разговор удался на славу, и Сапожковский тогда удовлетворил свой пылкий ум профессорского миропознания, загрузив ещё несколько пудов научных догадок к своему непомерному багажу знаний. Мужичок просил прощения за свой болтливый и чрезвычайно длинный язык, угадав в старике некоего другого человека, о ком даже сам профессор вряд ли догадывался. Его было нельзя остановить, а Борис Борисович и не хотел того вовсе. Совершенно напуганный и весьма захмелевший, крестьянин излагал свою историю, что его некогда прогнали из Камня за некоторые «дурацкие» проделки и за его зависть к чужому добру, что он совсем жалеет о том и раскаивается, думая, что получит прощение от самого Сапожковского, что после этого спокойно можно возвращаться обратно. На что профессор только отрицательно качал головой, интересуясь больше тем, как можно добраться до Камня и существуют ли туда почтовые пути.

      Долго ли происходила та чудная беседа, или нет, но профессор изъял из неё