– Да я и не отговаривал, в том-то и дело… Мы ведь уже с ним катались, он на Торнадо, я – на Арлекине, и… оххх, доктор, тут столько всего случилось… вы только не говорите отцу, ладно? Не нужны ему лишние волнения… в общем, мы… я люблю его! А он любит меня! Вы, конечно, больше не связаны врачебной тайной, но мы ведь с вами все-таки старые друзья, и я верю, что вы… никому не выдадите нас. Жанно со мной согласен, он… считает вас глубоко порядочным человеком.
Эрнест снова взглянул на доктора, посмотрел тому прямо в глаза, скрытые под очками, и… стал похож на подростка, впервые признавшегося отцу в любовном чувстве.
«Что ж это он – благословения у меня вздумал просить?..»
Откровенное признание молодого человека и все, сказанное им далее, заставили Шаффхаузена вновь испытать целую гамму противоречивых чувств. Ликование охотника, все-таки заманившего дичь в свои силки, болезненный укол самой настоящей ревности и… горькое переживание себя вероломным предателем. Ведь все откровения юноши Шаффхаузен намеревался использовать как раз для того, чтобы в один удачный момент разрушить идиллию любовников, вбить клин недоверия между ними, посеять в душах семена ядовитых сомнений и терзаний…
«О, Яго… Разделяя – властвуй! В конечном итоге, Эрнест поймет, что я действовал ему во благо…» – Эмиль вновь попытался излечиться от отвращения к себе проверенным способом всех отцов, воображающих, что лишь им известно, как сделать своих детей счастливыми. Но, осознав столь бесчестную попытку, решил оставить саморефлексию до встречи с доктором Витцем.
Пока же он не менее самого Эрнеста желал лицезреть Марэ и лично удостовериться, лжет ли стареющий сладострастник юноше, годящемуся ему в сыновья – или же романтичный мужчина сам стал пленником прекрасных зеленых глаз и впал в любовное безумие…
– Что… что же вы молчите, доктор? – Эрнест закашлялся – нервный спазм после сделанного признания перехватил горло, а тяжелое молчание пожилого наставника легло на сердце свинцовым грузом. Влюбленный же испытал приступ настоящего страха, что напрасно выдал свою тайну, и вместо отеческой поддержки получит гневную медицинскую отповедь…
Шаффхаузен и правда непозволительно долго тянул паузу, подобно трагическому актеру, отчасти собираясь с мыслями для ответа, отчасти же ради того, чтобы пронаблюдать с холодной отстраненностью вивисектора, как радостная беспечность на лице юноши сменяется тревогой и… страхом неодобрения? Если так, значит Сен-Бриз-старший прав: авторитет доктора в глазах Эрнеста и впрямь находится на заоблачной высоте…
– О, Эрнест, простите, возможно мое молчание вас сбило с толку, но я… мне просто… м-да… мне следовало ожидать, что так и случится… с того самого звонка посреди ночи…
Эмиль взглянул на Вернея с легкой печалью, так, как мог бы посмотреть мудрый и снисходительный отец, огорченный услышанным,