День дурака. Дарья Игоревна Сердюкова

с замужней женщиной. Приглядитесь, и вы увидите, что вся их любовь к кому-либо и чему-либо развеялась как дым: любовь к богу, к родителю, к ребенку, к жене или мужу. Что сделал главный герой? Он расплакался! Ему стало себя жаль, стало больно и противно от того, что он ничего не сделал, не мог сделать. Он позволил им убить свою женщину на своих глазах, и единственное, что он смог сделать, – Кирилл Ефимыч хохотнул и хлопнул себя по бокам, – это разрыдаться как ребенок! Разве можно назвать это книгой о любви? Нет, она о предательстве, эгоизме, похоти, глупости. Словом, она о чем угодно, но только не о любви. Она о том, что любви как раз-таки нет.

      Молодежь молча смотрела на учителя. В их взглядах перемежались ощущение мерзости пугающего открытия и восхищение новыми знаниям, а Кирилл Ефимыч пытался унять в себе бурю противоречивых эмоций. С одной стороны, он был искренне и безнадежно воодушевлен своими учениками, вдохновлен ими, поэтому то, с каким потрясением они восприняли его ответ, как романтично они отреагировали на его объяснение, его немного – всего лишь на пол-кончика ножа – это разочаровало. Однако он также отдавал себе полный отчет в том, что они по сути – всего лишь подростки, не окрепшие и довольно впечатлительные умы, от которых ожидать чего-то выходящего за рамки обыденности самого необычного мышления было глупо. Кирилл Ефимыч сжал губы в тонкую полоску, пытаясь справиться с разочарованием, принесенное ему скорее собственными завышенными ожиданиями, чем самими ребятами, которые были явно придавлены грузом размышлений на тему прошедшего разговора.

      – Перерыв пятнадцать минут, а потом продолжим, – сказал он, потирая переносицу и направляясь к выходу. – Внизу заполнили автомат с напитками и всякой всячиной, так что можете подкрепиться. Столовая не работает сегодня, так что…

      – Вы ошибаетесь, – тихий и уверенный голос Лиды прозвучал как оглушительный удар гонга.

      Кирилл Ефимыч остановился на полпути прочь из актового зала и недоуменно нахмурился. Он резко повернулся на каблуках.

      – Прошу прощения? – спросил учитель, найдя слегка затуманенным взглядом покачивающуюся на тонких ногах Лиду, которая сжимала в руках запылившуюся книжонку.

      Ребята закопошились на насиженных местах, чтобы занять удобную наблюдательную позицию явно надвигающейся конфронтации. Девушка, казалось, побледнела еще сильнее, сливаясь теперь со штукатуркой на стенах, но решимость и упрямство на ее лице придавали ему незримых красок, объема, живости. Кирилл Ефимыч был поражен тем, как оно преобразилось, стоило ей только встать и отбросить посеченные жидкие волосы назад, и ребята явно не хотели пропустить удивительного события превращения Лиды в живого человека.

      – Я говорю, что вы ошибаетесь, – в ее словах не было новых интонаций, они были тихими и простыми, как и обычно, но в этот раз никто не мог не слушать обычно незаметную Лиду. – Любви могло и не быть в начале, а также ее вправду могли у нас отобрать, как вы и говорили, но мы ее придумали будто бы заново. Компьютеров тоже не было, но