Я не осознавала, что я лесбиянка. Это не обсуждалось, нигде не фигурировало. Да, первые проблески понимания стали появляться как раз около 14 лет. Как раз тогда мы с Машей уже не обсуждали сюжет предстоящей игры – было и так понятно, что она для меня, а я – для неё. И мне было хорошо в этом, легко. Наоборот: мысль о том, что надо себя как-то исправить, приглядеться к парням, если и возникала, то вызывала какое-то гнетущее раздражение на грани с отвращением. Так что я просто откладывала эти мысли куда-нибудь подальше, чтобы их думал кто-то другой.
Нехорошо было только Машиной маме. Она меня просто на дух не переносила. Примерно тогда же, когда закончился период лёвушек и кошечек, и с четверенек мы перешли на диван – она запретила Маше оставаться у меня. Только нас это не остановило. Примерно всё тогда было палевным. Мы говорили, что идём в кино – и ехали ко мне. Однажды мы были дома у Маши, разумеется, я – нелегально. Родителей не было, но мама должна была вот-вот прийти.
– Нат, мама скоро придёт.
Маша села на диване и потянула руку за своим платьем – оно лежало на полу. Я потянула её обратно и, крепко прижав за талию к себе, уткнулась ей в загривок:
– Мне всё равно.
– Нат, ну правда, скоро придёт – одевайся, я же потом даже в кино год сходить не смогу, – Машка лениво выпутывалась из моих рук, но настолько нехотя, что мне не приходилось её особо удерживать.
– Мы что-нибудь придумаем.
– И сколько мы так будем придумывать? – тут она резко села и обернулась на меня с жутко строгим взглядом.
– Сколько будет нужно, – я укрылась пледом с головой. Сквозь клетчатое полотно мне видно было Машин силуэт. Она встала и наклонилась за платьем.
– Сколько это сколько?
– Пока не… – я снова зарылась в плед. Отвечать не хотелось. И какой ответ она рассчитывает получить?
– Пока не что?
– Не знаю, Маш. Не знаю. Но так нельзя. Я не хочу так больше дёргаться и скрываться как преступник, – теперь я тоже села. Лежать было уже неуютно, и Маша уже стояла надо мной одетая.
– Для мамы ты и есть преступник, – она сплела руки на груди.
– Интересно, и в чем моё преступление? Совратила её дочь? Или испортила? – я стала злиться на неё. Какого чёрта она затеяла этот разговор? Чего она хочет добиться?
– Ну перестань. Ты же знаешь, что это не так всё. Она в это не верит, – Маша кусала ноготь на безымянном пальце, и казалось гораздо взрослее в этот момент.
– А во что