– Нет у тебя рака. Ты просто жить не хочешь.
– Скажи это моему врачу. Ватсон, блин, это же элементарно!
Гнилые лианы, которые до этого только удерживали меня неподвижно, начали оплетать моё горло, сжимаясь.
– Молчи, – Ватсон вдруг перестал казаться живым. А стал похож на ту восковую копию себя в гробу. Я слышала его голос, но губы не шевелились. – Молчи. Ты виновата. В том. Что отрицаешь. Жизнь.
Он провёл рукой по моим глазам, опуская мне веки. Я умерла.
***
Я проснулась, за окном уже светало. Акварельный апрельский рассвет. Ресницы были ещё мокрыми от слёз кошмара, но глаза умылись и видели ясно. Руки тряслись, через кожу просвечивали зелёно-синие провода вен. Сетка запекшихся порезов украшала меня как клинопись последних лет.
Что со мной было? Не знаю. Я потеряла себя в своей же жизни. Где там я, где моя болезнь, где голоса? Я настоящая – только один из осколков в калейдоскопе того человека, которого знают все. Мог ли кто-то разглядеть именно меня в этих бесконечно перескакивающих узорах поведения?
Мне захотелось разбить этот витраж, вырваться из него отдельной единицей, не складываясь больше в ненужные мне картины чужого бытия. Мне захотелось выбраться. Внезапно мой сон стал понятен. Жизнь, которая хоронила меня за нежелание жить. Не давала ни притронуться к цветам, ни встать, ни вдохнуть. Я виновата, что и не хотела дышать.
Впервые за долгое время мне захотелось жить. Нет, не то чтобы я вдруг резко полюбила мир вокруг. Но я решила, что буду просто выживать изо всех сил. Пусть одна. Пусть зря. Пусть.
Глава 14. Ната
Наш с Олей 11 класс был крышесносным. Мы учились в параллельных классах, и на уроках отпрашивались в туалет – целоваться. Учителя нас отпускали без задней мысли, хотя вся школа знала, что мы встречаемся. Но никто не удивлялся.
Немного удивительно было мне. Что всё было так естественно между нами. Я только на секунду задумалась о том, что видимо, это не просто детская игра, а моя жизнь. Мне не казалось это ни страшным, ни странным – любить девушку. И никого вокруг это тоже не заботило. Мы с Олей были максимально счастливы. Совместные походы в кино, на выставки, поездки. Была такая строчка в песне: «Мы срослись плавниками». Всё было до дрожи прекрасно.
Я любила Олю и растворялась в ней – её голубые как мятный леденец глаза, густая тяжесть волос, бешено нежный изгиб плеча. Можно было любоваться каждой чертой в каждую секунду. Ольга стала мне авторитетом в кино, в искусстве, в любви. Я следовала за ней, надеясь приблизиться к этому космическому существу. Иногда казалось, что между мной и ней нет уже никакой границы, она стёрлась, растворилась за ненадобностью. Я уже не знала, где заканчивается мой мир и начинается её.
Не задумывалась о том, что будет дальше. Не хотелось ни загадывать, ни планировать. Но приходилось думать и о поступлении, и о выпускных. Это возвращало к обычной жизни, и поэтому раздражало. Как часы, тикающие в спальне. Ближе к лету это тик-так как будто раздавалось всё громче и громче, и от него уже было не закрыть уши и не спрятаться.
Конец