я на стол
залажу и начинаю,
как ножик в досточки,
мысль в лоб
стихом своим загоняю.
люди становятся
сразу умнее —
делаем сверхчеловека,
всё в стихотворстве,
а мысль эта
выше мудрости грека.
сейчас сообщу – засверкают в глазах
чьих-то какие-то и́скры,
с моря воспрянет седая гора,
страхом дрожать будут числа.
задёргались яро
уже углы рта,
последний сверкнул импульс,
но я тут подумал… по тормозам —
нужна ли вам эта мысль?
поэтому капля
чернильной пасты
падает камнем булыжным,
и мы без какой-то обычной опаски
занаблюдали затишье.
и вновь замолкают
какие-то рифмы,
и стих уже обеспечен,
какой-то месяц, какие-то числа,
какой-то сегодня вечер.
Утро
Выплюнув утром плевру,
подходишь к окну, в небо
смотришь по-долгу, ветер
приносит новую свежесть.
златом крыши смеются,
но от злата остался цвет,
жизни дороги куцые,
но и их не хватит на всех.
птица мерцает в Солнце,
перья блещут зарёй,
взгляд провожает ловко
утро за толстым стеклом.
Стук в двери. Ты встаёшь…
Стук в двери. ты встаёшь тревожно.
кто мог бы завернуть в твой дом?
ходишь по комнате по-долгу,
рукой берёшь железный лом.
теперь готовым подползаешь
к дверям, открыл её и вот
лицо своё ты удивляешь —
за дверью нету никого.
Серые лужи зевают…
Серые лужи зевают,
видя людскую жизнь,
обрамлённую кучкой правил,
как тесёмками тканный лист.
рот нараспа́х раскро́я,
брови очень подня́в,
лежат кусочками мо́ря
и смотрят из ям да канав.
прыжком через них летим мы,
сумки на выступ плеч,
а они через край плотины
и начинают течь
или взлетают в небо,
когда человек надоест,
оттуда злорадным смехом
с криками, воплями «здесь!».
сегодня в России лужа,
а завтра сквозь телепорт
пройдёт и под ней уже Ку́ба,
а следом холодный Норд.
вот и зевают лужи
с того, как мы здесь живём:
нормы и правила кучей,
но радости днём с огнём.
Обед
Люди текут по улице —
у людей, конечно, обед,
люди