– Ах, это было бы чудесно! – сказала Вренели, улыбаясь. – Я бы очень любила тебя, и заботилась о твоих старых родителях! Но ты ведь не смеешься надо мной, Тони?
Молодой человек обнял ее.
– Как ты можешь говорить так, Вренели? Разве я не люблю тебя больше всех на свете? Если это заставит тебя поверить, я готов поклясться тебе в любви и верности под этим крестом, – поклясться, что никто, кроме тебя, не будет моей женой.
Он взял ее руку и произнес клятву. Вокруг них царила полная тишина, и только духи гор слышали их; лучи вечернего солнца озаряли крест и заплетенные волосы Вренели, словно благословляя ее; в то же время, высоко на вершине ледника, стояла темная фигура, наблюдавшая за Тони, когда он утром молился в этом месте. Бедная сирота и ее возлюбленный не видели мрачного выражения лица, взиравшего на них с ледника, но слова торжественной клятвы Тони были донесены вечерним ветерком до ушей одинокого старика.
Он бросил испытующий взгляд на коленопреклоненного юношу, но когда глаза его остановились на милой девушке, слушавшей слова клятвы, суровое выражение исчезло с его лица, и в его морщинистых чертах проступили следы каких-то печальных воспоминаний, казалось, пробудившихся при виде ее грации и красоты. Он слегка наклонился вперед, так что его блестящие локоны заструились серебряным потоком, и глаза его с тоской следили за двумя молодыми людьми, когда те весело отправились дальше. Но вскоре холмы и долины тусклой пеленой окутали сумерки, и удаляющиеся фигурки исчезли из виду.
Богатый фермер владел обширным пастбищем на горе, и Вренели должна была единолично присматривать за пасущимися на нем стадами, в то время как на другой горе бродили стада, принадлежавшие другим жителям деревни, под присмотром нескольких пастухов.
– А теперь, Вренели, – сказал поутру старый фермер, когда коров выгнали из стойл и они начали подниматься по хорошо знакомой им горной тропе под музыку колокольчиков, звеневших у них на шеях, – теперь, Вренели, следует тебе исполнять свой долг добросовестно и заботиться о моих стадах; и если результаты твоего труда будут лучше, чем у прежних моих пастушек, за вознаграждением дело не станет.
Вренели покраснела и украдкой взглянула на Тони, стоявшего позади отца; она не могла не подумать о награде, которую тот обещал. Она заверила фермера, что исполнит свой долг, попрощалась с домочадцами, а затем повернулась и отправилась вслед за стадом.
Тони пошел с ней; он хотел показать ей пастушеский домик и самые хорошие пастбища, на которых должны были пастись стада, переходя каждый день на новое, пока, наконец, снова