– Меня зовут Максим Менандрович, – сказал Бахтин.
– Максим… простите?
– Менандрович.
– Менандрович? Что же это за имя такое?
– Было такое на Руси. Из древнегреческого.
– Что же оно значит-то такое?
– По-гречески Менандр – это «мужская сила».
– Ах-ха! – с невольным смешком произнес Николай Федорович. – А позвольте спросить, как же называют дома вашего батюшку?
– Отец мой умер, – сказал Бахтин, – но дома его называли Андрюшей, и, если вам трудно запомнить мое отчество, можете величать меня Андреичем, а еще лучше зовите просто Максимом.
– Что вы, что вы, помилуйте, Максим Менандрович, как можно? Да ведь и удовольствие одно произнести ваше имя-отчество полностью: Максим Менандрович Бахтин, – медленно и торжественно проартикулировал Николай Федорович, делая рукой жест, как бы представляющий гостя большому обществу.
– А кем вы, простите, будете по профессии? – продолжал расспрашивать хозяин.
– Я филолог, – отвечал Максим.
– Это как же, я недослышал, вы птицами или там погодой занимаетесь либо же литературой?
– Я не орнитолог и не фенолог, а филолог – стало быть, литературой.
– Интересно, ой, ой, интересно! Завидую, завидую, – осклабился Николай Федорович, – а я вот инженер, простой инженер.
– Да и я вот простой литературовед, – защитился Бахтин.
– Ах, нет, нет, не скажите, литература – это, знаете, литература… Да… Это, знаете, это не всякий может. Уважаю, очень уважаю!.. Левушка! – вдруг закричал простой инженер, уважающий литературу. – Левушка! Поди сюда!
Из дома вышел высокий мальчик лет тринадцати, рыжий, сильно конопатый, с большим ртом и оттопыренными ушами.
– Вот, рекомендую, мой сын, Лева, – сказал Николай Федорович и испытующе поглядел на Бахтина.
– Лев Николаевич, – выдержал экзамен Максим и улыбнулся.
– Вот именно, вот именно, – подтвердил гордый отец, – не Толстой, конечно, – Павловы мы, но все же, все же… Левушка, покажи, пожалуйста, вот Максиму… мм… Менандровичу комнату.
– Ну что ж, пойдем, Лев Николаевич, – сказал Бахтин, обняв мальчика за плечи.
– Пойдем, – как-то вяло сказал мальчик и, освободившись от руки Максима, пошел по дорожке к дому.
Комната оказалась уютной, хотя несколько сырой. В ней были полуторный топчан с тумбочкой, круглый стол, накрытый плетеной скатертью, кресло, два стула и шкаф.
– Вот, эта комната, – как бы нехотя проговаривал Лева давно затверженный урок, – она, как видите, пока сыровата,