– Нет, Максим, нет, нет!
Бахтин вышел и остолбенел: залитый лунным светом, во дворе стоял Левушка. Он был в одних трусах – из постели. Лицо его сморщилось, как у младенца, в плаче, а тело сотрясалось крупной дрожью – но не от холода. Глаза были открыты, однако, если и видели, то не явное.
– Ты не жалей меня, Максим, – выкрикивал он. – Я дрянь, дрянь! Подонок! Клептоман!
Максим тихо подошел, осторожненько взял мальчика за плечи, ласково сказал:
– Иди спать, Левушка.
Но Левушка сбросил руку Бахтина и закричал:
– А ты, дед, не тронь меня, понял. Усек, Федор Михалыч? Двойник сраный! Ха-ха! Я что-с? Да я ничего-с! Это так-с. Одни глупости-с!
Максим вновь обнял Леву, прикоснулся губами к его лбу – жара не было. «Сомнамбулизм» – понял Бахтин.
– Пойдем, милый, пойдем.
– А-а, Степка! Ну, попробуй, попробуй! Назови меня еще раз Львом Николаевичем, попробуй!
Надо было разбудить мальчика – иначе он не шел домой, упирался, отталкивал Бахтина с недетской силой, смеялся, плакал, угрожал, каялся, несколько раз поминал Максима, обращаясь к нему на ты и без отчества. Наконец он увидел Бахтина воочию:
– Максим Менандрович? – спросил удивленно. – Что это вы?
– Да вот, заработался и вышел размяться. А ты?
– А я… пописать.
– Ну, писай, писай, не стесняйся.
– Спокойной ночи, Максим Менандрович!
– Спи спокойно, Левушка!
Бахтин проводил мальчика глазами. В нем проснулось отеческое чувство, которое согревало его нежностью и одновременно прожигало тревогой.
– Как же он живет? – думал Бахтин. – Что за обиды терзают его, что за печали? Ах, мальчуган, мальчуган!
Наутро он спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – удивился Лева.
– А как спалось?
– Нормально.
– Что снилось?
– Да ничего не снилось. Мне редко что-либо снится, даже обидно.
– А ты видел, какая ночью была луна?
– Нет, я спал без просыпу. А почему вы спрашиваете?
– Мне показалось, что ты выходил ночью, когда я еще работал, – пописать, наверное.
– Нет, я спал. А вы?
– Что я?
– Вам что-нибудь снилось?
– Нет, кажется, нет. Впрочем, постой. Снилось, конечно, снилось. Странно. Сон, как в детстве. Я летал. Говорят, когда детям снится, что они летают, – это они растут. Я уже давно не расту, а тут разлетался. Мне снилась река, протекающая под горой – не та, что здесь, – и мне нужно с обрыва перелететь на другой берег. Я раскидываю руки и лечу, но немного не долетаю до берега и попадаю ногами в воду, а вода холодная – я так думаю, одеяло сползло и ноги замерзли.
– Хороший сон. Я во сне, если летаю, то уж непременно падаю – срываюсь с высоты какой-нибудь. А так, чтобы раскинуть руки… нет, не бывало.
У Бахтина