Однако у магистрата и его главы, Жака Гренадье, было другое мнение на этот счёт.
Стоя перед привязанным человеком с плетью в руке, Айк глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Волевым усилием отодвинул в сторону мысли и чувства. Стоя на многолюдной площади, в окружении гомонящей толпы, он как бы оставался с приговоренным один на один – так учил отец.
«Помни, в твоих руках жизнь человека, – говорил он, – ты не имеешь права на ошибку. Нужно забыть обо всем, отрешиться от реальности. В толпе всегда найдется тот, кто захочет сбить тебя с толку, разозлить – им это нравится. Ты не должен слушать. Вокруг тебя никого нет. Есть лишь ты и тот, кого тебе предстоит наказать».
Айк стоял спокойно, расслабленно, чуть прикрыв глаза, и представлял, что шум толпы – это шелест листьев на ветру. Привычный с детства, такой мирный звук. И в тот момент, когда иллюзия стала полной, размахнулся и нанес первый удар.
Впервые он наказал человека плетью в двенадцать лет.
Эдварда избили и сломали ему руку – Айку пришлось занять его место.
Выросший в тишине леса, он очутился посреди орущей толпы, под взглядами сотен людей. Был до смерти напуган и так плохо соображал, что впоследствии не раз удивлялся, как ему вообще удалось что-то сделать.
Он помнил свист плети и дикий вой приговоренного, когда на его спине вздулся алый след от первого удара. Айк в ужасе подумал, что ударил слишком сильно – а на самом деле стоявший у арки воришка просто решил поглумиться над молоденьким Свершителем. Его спину сплошь покрывали следы предыдущих бичеваний, но Айк в смятении не обратил на это внимания.
Он нанес положенные двадцать ударов, а потом упал на колени и его стошнило. Зрители хохотали, выкрикивали насмешки; а он, ослабевший, парализованный ужасом и отчаянием, не мог подняться и, скорчившись на жестком камне, страстно желал исчезнуть, умереть прямо сейчас, сию минуту…
Воспоминание заставило Айка поморщиться – как будто легкая рябь пробежала по спокойной глади воды. Но он тут же взял себя в руки. Никто, ни один человек не должен знать, что он чувствует, когда плеть поднимается и опускается. И главное, его чувства не должны влиять на силу и точность ударов.
Он бил, тщательно выбирая место для следующего удара, замахиваясь и посылая плеть вперед плавным, мягким движением руки от плеча до пальцев.
Приговоренный не издавал ни звука, лишь мускулы конвульсивно подергивались при каждом обжигающем касании плети. Айку это нравилось. Не сам процесс наказания, конечно – его восхищала смелость этого человека. Своей выдержкой он оказывал большую услугу как себе, так и Свершителю. Когда приговоренный бился и орал, это сильно мешало Айку, он мог нанести удар совсем не в то место, в которое метил.
Другими словами тот, кто дергался, получал больше повреждений, чем тот, кто держался и терпел. В этом была какая-то высшая