Лишь фон, лишь жертвы тяжкого меча,
И даже не Ахилла, а Патрокла.
ДВЕ КНИГИ
Кентавры, боги, пифии, лапифы…
Лет восемь было мне, ну десять пусть.
Легенды древней Греции и мифы
Я знал и назубок и наизусть.
«Вначале был лишь Хаос безграничный,
Исток всего, всех мыслимых частиц…», —
Запев я бормотал давно привычный
С пяти обрывков первых двух страниц.
Дыхание рвалось на этих строчках,
И видел я, один среди слепцов,
Что можно лишь на порванных листочках
Читать рожденье мира и богов.
И я читал – от верхней и до нижней
Обложки, от доски и до доски,
До точки неизменной, неподвижной,
Последней, заключительной строки.
Там слышались героев исполинских
Удары, стоны, треск мускулатур,
Там были фотографии афинских
Гробниц, и ваз, и фресок, и скульптур,
Фигуры Илиады, Одиссеи,
Геракла булава, Дианы грудь…
А чуть позднее, в Пушкинском музее
Увидел я их мраморную суть.
Я столбенел колонною свинцовой,
Не верил мозг, не верила моя
Бессмертная душа, что за грошовый
Билет все видят тайны бытия.
Но по тому, как большинство, бесстрастны,
Не замедляют взглядов и шагов,
Я понял быстро – люди непричастны,
Глухи и слепы к магии богов.
Идут, смеясь, по каменному цирку,
Не ведая, зачем, какой закон
Позволил, чтоб привязывали Дирку
К рогам воловьим Зет и Амфион.
Несчастные и варварские души,
Не знаете ни альфы, ни аза!
Не слышите, имеющие уши?
Не видите, раскрывшие глаза?
А вперемешку с Кадмием и Паном,
Читал я в сотый раз, сходил с ума
От трех друзей с гасконцем д’Артаньяном
В тяжелой старой Библии Дюма.
Получены в подарок, иль с базара
Принесены, друг друга оттеня,
Не знаю, почему, два экземпляра
«Трех мушкетеров» были у меня.
Один – макулатурный, с фронтисписом,
Чуть кособокий, крепко сшитый том.
Портос, Атос там были с Арамисом
И шпагами на фоне голубом.
Другой – потолще, маленькой ладошкой
Я мерил переплет его витой,
С картонною оранжевой обложкой
И вырванною первою главой.
Какою эта книга мне казалась,
Констанцией средь прочих дульциней!
Раскрытая, раскрытой оставалась,
И буквы были четче и крупней.
А главное – две чудные картинки,
Бумагой папиросною шурша,
В ней трепетали в самой серединке,
Как вдох и выдох, сердце и душа.
Я помню, что одна изображала
Заросший двор французского кремля,
А в нем дуэль гвардейцев кардинала
И верных мушкетеров