Голомёдов посмотрел на коллегу стеклянными глазами. Постепенно в них начал разгораться дьявольский огонь.
– А что! Забавно! Честное слово, забавно! Великую Отечественную замурыжили уже по самое «не хочу». Двух слов новых не скажешь. Все, кому не лень, уже пропиарились. А тут – такой простор! «С небывалым размахом Славин отметил годовщину Бородинского сражения». «Город почтил память героев войны 1812-го года». «Харитон Зозуля возглавил патриотическое движение «Ведь были ж схватки боевые!» Заголовки-то какие, а?
Тем более, живых участников тех событий, насколько я понимаю, уже не осталось? Можно смело воздавать им почести, гордиться их подвигом, и никто не будет терзать уши своих нытьем про нищенскую пенсию.
– Гордость предками возрастает пропорционально дистанции… – сказал Раздайбедин и почему-то грустно вздохнул.
– Ты б, Вася, не вздыхал, и на денатурат в бутылке не засматривался. Повороши-ка ты лучше вечерком Интернет, или по архивам каким местным пробегись. Ну, как ты умеешь. Словом, разыщи мне про Славин что-нибудь погероичнее.
– Понял. Погероичнее. Про Славин и 1812 год.
Василий притопнул ногой по надгробию-ступеньке и кивнул, а Кирилл радостно продолжил:
– Слушай! А давай в Славине на центральной площади памятник водрузим? Эпическая композиция «Смешались в кучу кони, люди». Денег у Харитоши хватит. Это даже не на весь город шум будет, и даже не всю на область. Это мы, Василий, в федеральные новости попадем и качнем всю нашу Необъятную от края до края!
Переговариваясь таким образом, Голомёдов и Раздайбедин миновали лестницу и вышли к Промышленному Тупику, бывшей Беспутной Слободе. Трудно сказать, какое название – современное или историческое – больше отражало беспутно-промышленную действительность. Дома были разбросаны невпопад, как будто нес дурень жменю гороха, да запнулся и рассыпал. Одни наваливались друг на друга стенами, и казалось, что вот-вот – качнуться, обнимутся и хмельно забормочут: «Ты меня уважаешь?» Другие убежали на отшиб, как Бобик, собравшийся в одиночестве погрызть кость. От главной улицы ручейками утекали кривые переулки, которые терялись где-то под заборами и в огородах. Над крышами поднимался купол местной церквушки, выкрашенный в тот сине-зеленый казенный оттенок, который обычно имеют стены больниц и военкоматов.
Центральная улица (она же Тупик) упиралось в одноэтажное здание клуба. Перед ним Кирилл и Василий невольно остановились.
– Ого! – присвистнул Раздайбедин. – Скажите, что здесь курят, и дайте это мне…
На небольшой и довольно ухабистой площади перед клубом расположилась… сказка. Сказка состояла из дырявых тазов, старых шин, коряг, сломанной домашней утвари, древесных пней и другого невообразимого хлама. Но тазы, прибитые вверх дном к пенькам и выкрашенные в ярко красный цвет с белыми пятнышками, превратились в семейку мухоморов. Старые покрышки, раскроенные