Харитон Ильич, сославшись на необходимость совершить срочный звонок государственной важности, сбежал в уборную. Там он, скинув простыню, с яростью посмотрел на то, что до недавнего времени привык считать предметом своей мужской гордости. Гордиться на этот момент, увы, было нечем.
Разгоряченный коньяком, Харитон Ильич встал в решительную позу и топнул по кафелю босой пяткой. В голове его, замутненной алкогольными парами, всплыли смутные образы служащих аппарата городской Думы. Все эти люди, как он успел убедиться, совсем не глупые – с недавних пор (аккурат после назначения его на должность думского председателя) начали оказывать Зозуле небывалые знаки внимания. При встрече с ним лица служащих расцветали счастливыми улыбками. Они начинали делать ему комплименты, которых не делали никогда до его избрания спикером. Хвалили костюм, галстук и стрижку. Хвалили его выступления на думских сессиях. Словно состязаясь, они хвалили даже беспорядок на его рабочем столе, утверждая, что это признак творческой натуры. Но самое главное – они начали безропотно слушаться его приказаний. И не просто слушаться, а угадывать любое его желание, даже если оно не успело полностью оформиться в его голове. Окружающие проявляли столько рвения, подобострастия и исполнительности, спеша воплотить в реальность любой барский каприз Харитона Ильича, что за несколько месяцев руководящей работы он начал чувствовать себя кем-то, вроде супермена. Иногда Харитону Ильичу всерьез казалось, что стоит ему щелкнуть пальцами, как горы сдвинутся с места и начнут водить вокруг него хоровод. Вот и сейчас, в уборной, воскресив в памяти это ощущение власти над людьми и событиями, он был твердо уверен, что его приказ не может быть проигнорирован.
– Встать! – рявкнул он, скосив глаза вниз и нахмурив брови.
– Встать, ядрен-батон!
По этому крику все 300 сотрудников аппарата Думы, включая гражданку Тушко, весившую не менее полутора центнеров, в доли секунды подскочили бы и вытянулись в струнку. Но сейчас, когда речь шла не о крупном коллективе, и даже не об отдельном человеке, а лишь об одной-единственной сравнительно небольшой части тела, где-то в вертикали власти произошел сбой.
– Я… Я сделаю в отношении вас должные оргвыводы! – Голос Харитона Ильича сорвался на фальцет. – Я! Приказываю! Вам! Вста-а-аааать!
Когда крик, отраженный от кафельных стен замолк, Харитон Ильич услышал смех. В двери стояла Сюзанна и заливалась от хохота.
Именно этот смех и зазвенел в ушах