Недели через две после странного происшествия в метро позвонила Варвара и сообщила, что готова первая корректура и хорошо бы Владимиру Эрнстовичу приехать в редакцию завтра, желательно сразу после обеда, они бы все вычитали, и он бы даже посмотрел макет обложки, женщина-оборотень выглядит очень неплохо и сексуально.
Какая еще женщина-оборотень? – удивился Терехов, но вслух не спросил, он хорошо знал фантазию издательских художников, на обложке первого его романа они изобразили неземную планету с красным небом, хотя действие происходило, естественно, в России, и Наташа из художественного отдела даже говорить не хотела, откуда появилась странная картинка. «Читатель это любит», – вот и все объяснение. Завтра погляжу, – подумал Терехов, – что они там еще учудили.
Варвара, должно быть, поругалась с женихом. Она сидела за своим столом надутая, папки с распечатками рукописей были отодвинуты в дальний угол, к окну, Варвара нервно вертела в пальцах авторучку и на приветствие Терехова ответила небрежно, будто он был не постоянным автором, а случайным посетителем, которого лучше сразу послать подальше, иначе придется потом возиться с глупой графоманской тягомотиной, а жизнь коротка, и зарплата маленькая.
Терехов присел на стул напротив Варвары, хотел было спросить о самочувствии и о том, не случилось ли с ней какой-нибудь неприятности, но сидевшая за соседним столом Инга Воропаева, редактор старой еще, советской школы, сделала ему предупреждающий знак, и Терехов ничего спрашивать не стал, сидел спокойно, дожидался, пока Варвара обратит на него свое не очень сегодня благосклонное внимание.
– Собственно, Владимир Эрнстович, – сказала Варвара, не поднимая головы, – вам не ко мне, а к Дине. В соседнюю комнату.
– Да-да, конечно, – облегченно вздохнул Терехов и, подняв злосчастный дипломат, который он после происшествия в метро держал крепче, чем иные спортсмены выигранный в упорной борьбе хрустальный кубок, направился в корректорскую, где Дина Львовна, прекрасно с ним знакомая по работе с двумя последними книгами, встретила Терехова улыбкой, призывным взглядом и словами, приведшими его в совершенно уже полное недоумение:
– Ой, Владимир Эрнстович, вы просто фурор совершили. Не ожидала от вас. Раньше вы гораздо проще писали, а теперь такой сложный текст! Некоторые слова я даже в словаре не нашла. Вот на двадцать третьей странице – «камбанилла». Через «б» или все-таки через «п»?
– Камбанилла? – переспросил Терехов, глядя на текст, расположенный к нему вверх ногами. – Вы уверены, что ни с кем меня не путаете, Дина Львовна?
– Ой, Владимир Эрнстович, с кем вас можно спутать? – проворковала Дина. – Разве с Приговым?
Сравнение с поэтом-постмодернистом не вызвало у Терехова положительных эмоций, литературу подобного рода он не любил, не понимал и, тем более, не мог написать