– Ага. Благородную. Ага. На благо, – усмехнулась старая купюра. – Знаю я цену этому благородству и благам.
– Почему вы так думаете? – удивилась молодая купюра.
– Жизни ты не знаешь! – огрызнулась тысяча.
– Ну, это понятно! – ответила двухсотрублевка. – Но почему вы так пессимистично смотрите на жизнь?
– Почему? – криво и зло сказала тысяча. – Я сейчас расскажу тебе почему. Слушай. У тебя времени мало, но я постараюсь просветить тебя успеть до того, как ты отправишься в путь-дорожку дальнюю. Это твой первый опыт?
– Да. Я же говорю… Я только вчера из банкомата. До того меня туда загрузили инкассаторы. А они привезли меня с другими двухсотками с фабрики, – пояснила двухсотрублевка.
– Понятно. Понято. Слушай, короче, – начала тысяча. – Родилась я, как и все мы, впрочем, рождаемся, на фабрике Гознака. Напечатали нас, разрезали, разложили, связали и в пеленочку-пленку упаковали. Первый раз меня в конвертах выдавал известный вор Мордвинов. Но тогда никто, конечно, этого не знал. И я тоже не знала. Потом уже, когда лежала в конверте, в сумочке бухгалтера, я поняла, кто такой этот Валерий Тихонович. Тишайший был человек… Так вот. Значит, переложили меня в банке из хранилища в челночную клетчатую сумку, и поехала я с кассиром на нефтезавод. Истории все короткие. Много у тебя времени я не займу, а рассказать надо тебе, дружок, чтобы ты понимала, что чем больше у нас нулей, тем контрастнее, так скажем мягко, жизнь доведется увидеть. Не знаю, как там живут шиллинги и доллары, а мы вот как… Выдали меня зарплатой одной бухгалтерше. А та, значит, ремонт в квартире делала, и по проекту дверь ее сортира на кухню выходила. Ну что здесь такого, казалось бы? Где жрем, там и срем, да? А вот нет. Нельзя у нас так. Аппетит испортить, наверное, можно. Перепланировку квартиры делать надо. Пошла бухгалтерша к главному архитектору района. Согласовывать проект и утвердить перепланировку. А тот и говорит, что, мол, нельзя. А та взяткой меня сует тому в руки. Фамилия того архитектора Барабанов. Смешно, да?
Маленькая зеленая купюра внимательно слушала и благоговейно молчала, внимая рассказу опытной соплеменницы.
– Дает меня ему. Взятка типа, – говорила старая купюра, незаметно для себя переходя на жаргонные словечки. – А тот Барабанов испугался да как заорет: «Вы что! Вы не на базаре!»
– А хозяйка твоя что? – спросила двухсотрублевка.
– Удивилась, – ответила тысяча. – Говорит: «А что такое? Мало?» А Барабанов побелел и кричит: «Вон!» А хозяйка и ушла. В приемной ей секретарша сказала, что так взятки сейчас уже не дают, что у Барабанова есть своя проектная фирма и только через нее сделанные проекты подписывает Барабанов. Вот какие дела! Но все-таки взяткой я стала. Хозяйку остановили на дороге милиционерские, и она за тонировку меня отдала.
– Да? – удивилась двухсотрублевка. – А что это?
– А это когда окна