– Не сердись, – я потряс его за край куртки, – я поеду в интернат, и ничего страшного со мной не будет. Родные мои скорее мертвы, чем живы.
– Ах, малой, слишком просто ты от них отказываешься, – в голосе моего спутника сквозила горечь, – слишком просто.
– Я их не помню, – я отвел глаза, стараясь не заплакать, – совсем не помню.
– Темнишь, Коля, – от него не укрылась боль в моём голосе, – сдаётся мне, что все ты помнишь, только рассказать не можешь.
Я заревел, бросаясь к нему в объятия. Юра обнял меня в ответ, легонько поглаживая по волосам.
– Не расскажешь?
Я в отчаянии замотал головой, рыдая еще громче.
Юра больше не говорил ничего, лишь усадил меня в повозку, намереваясь отвезти туда, где нам предстояло расстаться. Мы ехали молча, каждый думая о своём. Я пытался собрать в кучу обрывки спокойствия, ибо моё душевное состояние пребывало в хаосе. Мой попутчик, вероятно, гадал о мотивах, толкнувших меня на сокрытие столь важной информации. Юра искренне не понимал, что могло побудить ребенка скрывать наличие такого базового фактора жизни, как память.
Спустя пару часов мы добрались до пункта назначения. То было небольшое двухэтажное здание из красного кирпича. В глаза мне сразу бросились грязные, местами побитые стекла в прогнивших оконных рамах и общее чувство одинокого запустения, витавшего над этим домом. По периметру высилось железное ограждение, напоминавшее тюремную решётку. Она отбрасывала уродливую длинную тень на фоне оранжевого заката.
Тот дом стал оплотом Красной тюрьмы, живым её воплощением, и я стал её узником.
Евдокия Петровна Малютина оказалась высокой пышной женщиной непонятного возраста. Воспитанники наградили её множеством прозвищ, среди которых лидировали «Рыло» и «Жадная харя». Характер её соответствовал внешнему облику. Тётка была жадна и не охоча до философских изысканий, однако весьма чутко улавливала вопросы касательно финансов. Дотаций же от беспризорных питомцев ей не предвиделось.
При виде меня она сморщилась и закатила глаза, испуская нарочито глубокий вздох.
– Ещё один, – брыли на её лице всколыхнулись, – свалился мне на голову. И куда девать этого прикормыша? Проку от них нет – одни убытки. Положи на место! – вдруг рявкнула она, когда я взял в руки деревянного солдатика с полки. Я дёрнулся и выронил его.
– А теперь поднял и поставил на место! Криворукие все сплошь да рядом! Ну да ладно, – она закашлялась, – не избавиться от тебя. Марья Павловна! Эй, Марья Павловна! Отведи новичка в столовую, а потом к медсестре, пусть проверит на вшивость и всё остальное.
– А вы? – она устремила взгляд на Юру. – Чай не родственник?
– Никак нет, – Юра повернулся ко мне, я обнял его, утыкаясь носом в складки его куртки, –