– Прям точь-в-точь? – удивилась Ева.
– Просто один в один – так была эта планета похожа на Землю. Те же очертания гор, те же моря и океаны, те же леса… И на этой планете жили такие же люди, как ты, я и Солдатик Брогба.
– И животные? – захлопала ресницами Ева.
– Да! И даже такие животные, которых ты никогда бы не увидела на нашей планете. Я уж молчу про говорящие растения.
– Что-о-о-о? – подпрыгнула Ева.
– Да-да! – мама дурашливо собрала глаза в кучу и заговорила гортанным голосом: «Я Камарадж – весьма влиятельная морковка в этом городе».
– Ух ты! – Ева засмеялась и захлопала в ладоши. Она уже знала, чувствовала, что эта сказка будет длинной. Возможно, такой длинной, что её хватит на все вечера до конца зимы. Не знала она лишь того, что много лет спустя такое же «Ух ты!» перевернёт весь её мир.
– Так вот, – продолжила мама, – всё произошло на той самой планете, а называлась она – Лавритония. А теперь уговор – слушай, не перебивая и, разумеется, ничего не упусти…
– В одной деревне, там, в Лавритонии, жил молодой дровосек по имени Плим. Жил он в своей покосившейся избушке со старушкой-матерью. Жил скромно, у неба много не просил: «Щей была бы плошка, да хлебушка немножко». Лишь забрезжит утро, спрыгнет он с печи, плеснёт холодной водой в лицо – вот тебе и позавтракал, и умылся. Запряжёт в возок старого ослика и правит в лес. Едет по избитой дороге, горланит что есть мочи свою нехитрую песню:
Ой ли, ой ли, мне ль тужить!
Стану дерева рубить,
Воз доверху нагружу,
Всю округу разбужу.
Эх топор ты, мой топор!
Дзинь, да дзинь – наш разговор!
От утра до вечера
Больше делать нечего.
Глава 2: Кто зажёг фонарь?
Проснулся Плим как-то раз, выглянул в окно – лавритонская луна в небе висит полумесяцем, земля инеем покрыта, лужи льдом подёрнуло. «Эх, – думает, – вот и зима пришла, хорошо на печи, да без работы не пекутся калачи». Надел шапку, тулуп да рукавицы, вышел в сарай, впряг ослика в скрипучий возок и отправился знакомой дорогой в лес. Едет, лесорубную песню напевает. Под колёсами тонкий лёд трещит, по земле туман стелется, ещё чуть-чуть – и впереди уже ничего не видно. Одно хорошо – не впервой эту дорогу ногами мерять.
Вот он и лес впереди, вот и избитая колея по левую руку. Щёлкнул дровосек вожжами. «Эх, холодина!» Сомкнулись ели над ними, мёрзлые иглы с мохнатых лап за шиворот падают, а ехать надо дальше, к просеке за ручьём надо ехать. Спрыгнул он с возка, взял ослика под уздцы и стал углубляться в лесную чащу. Идёт, а про себя замечает – тихо в лесу, птицы на ветках не снуют, зверь сквозь заросли не ломится. Ни копошения ежей в прелой подмёрзшей листве, ни писка полёвки, лишь заиндевелые хворостинки трещат под ногами. Не по себе от этой тишины, хоть бы заяц из-за дерева выскочил, хоть бы тетерев голос подал… Остановился он и думает: «А не поворотить ли назад? Вернусь домой, на печи отосплюсь. А работа, известно, никуда не убежит». Подумал, да тут же и вспомнил, что