– На рынке покупаю у одной хозяйки, оно соломой смолено, поэтому мягкое и вкусно пахнет.
– И чесноку как раз хотелося. Вот ты молодец, – всё не мог нарадоваться Лёша.
Наташа унесла чайник в дом, чтобы заварить «Анаком». Катюша уже начала отступать от забора, однако, Лёша сменил лицо на плаксивое и запопрошайничал:
– Катюша, займи десятку.
– Так вы уже должны тридцать, – оборонилась Катя.
– М-мы скоро отдадим. Ты знаишь, Рауф магазин отделываить? Да-а. Там всё будить в пластике.
– Не слышала.
– Пф! – Лёша надул щёки, мол, все знают, кроме тебя. – Мы будим ему помогать, он нам заплатить, и мы всё отдадим.
– Пожар то нам Масал устроил, – с обиженной злорадностью объявила Наташа, выйдя на порог.
– Мне в это трудно поверить, – Катя даже передёрнула плечами.
– Он сам признался, – Наташа с царской величавостью хлопнула веками.
– Ладно, сейчас принесу деньги.
Андрей уже доедал, он торопился в ДК давать уроки танцев:
– Разлюбезные соседи тебя, наконец, освободили?
– Ещё нет, – Катя рылась в сумочке.
– Опять деньги клянчат?
– Опять.
– А ты не давай. Сколько можно? Берут, а никогда не отдают.
– Отдают иногда. Говорят – скоро будут работать. Ну, не вернут, так чёрт с ними, мы не разбогатеем на эти копейки. Я как представлю, что спать им в холодном доме, так уж лучше на себе сэкономлю. Да, и хоть какой-никакой пригляд за нашим двором, пока мы на работе.
– Вот именно – никакой. Или болтаются где-то, или пьяные. А насчёт холода – кто им виноват? Взрослые люди, руки-ноги есть… Ну, иди уже, вытри им плаксивые сопли.
У Катюши тоже было отведено скромное место для жалости к своим соседушкам. Она терпела их назойливость ещё и оттого, что бывают гораздо худшие соседи. Такие, которые выясняют сантиметры межевые – дальше должен быть забор, как он есть сейчас. То им что-то пролилось в их двор, то ветром принесло в их сторону. Лёшу с Наташей никогда не волновали подобные пустяки, тут они были просто золотые люди, хоть и забор был на месте, и помои им не подливали. Наоборот, от них случались неприятности: загорелся однажды забор от их окурка и несколько досок обуглились, а в том месте, где они взбирались на собачью будку, сгнила заборная лага, от долгого висения подаренного им кем-то паласа. Пожар был целой симфонией переживаний. И всё-таки лучше так, чем беготня по судам и жалобы милиционерам, думалось Катюше.
Сунув десятку в грязную Лёшину лапу, она вернулась в дом:
– Фу-ф! Да здравствует свобода!
– Подожди! Они могут ещё орать, когда десятку пропьют.
– Я не выйду. Скажу – спала… Кстати, они говорили, что пожар им устроил Масалов.
– Зачем ему это было нужно?
– Может, забавы ради…
– Хороши забавы! Впрочем, я не удивлюсь, если они завтра вместе пить будут.
– А я не удивлюсь, если сегодня… – Катя слегка улыбнулась.
Это была улыбка