И тут я смог рассмотреть их окончательно: они нехотя выходили из реки. У всех троих были худые ноги, разве что у Катеньки крупнее остальных. На финише ног вас поджидали кудрявые треугольные бокалы, вроде тех, из которых пьют мартини. Они потемнели от воды и переливались через край, роняя капельки на берег. Выше были животы, хотя я бы сказал, луга, покрытые белым клевером. Грудь у Дианочки только проклюнулась, но от этого казалась еще загадочнее, еще томительнее, как ожидание завтрашнего подарка. Фруктовые деревья Дашеньки с Катенькой (апельсины у Катеньки и груши у Дашеньки) сулили в будущем богатый урожай. Их мокрые волосы лежали на худеньких покатых плечах. Красивые они были, чего там говорить, хоть и тронутые мужчиной.
Они вытерлись полотенцами и, закутавшись в них, сели около меня. Я не помню, о чем мы говорили, кажется, о том, почему я такой добрый и хороший, а остальные ― нет. Они рассказывали о прежней жизни, я сыпал вопросами, стараясь скрыть желания: еще не стукнул час ― предъявлять их. День был теплый, и скоро они побежали купаться опять. Я увидел то же, о чем говорил выше. Интересно, что бы на моем месте сделали Альберт Сергеевич или Ролан Петрович, думал я и не находил ответа, кроме одного. От этого я морщился, не хотелось воображать это.
Вечером со мной никто не разговаривал. Я задумчиво ужинал, когда открылась дверь и вошли учителя. Они заметили меня, Альберт Сергеевич громко сказал: “Рота, кругом, тут наш маркиз де Детский Сад”, и они, колюче смеясь, хлопнули дверью. Я быстро доел пломбир с малиновым сиропом и отправился к себе. И долго в эту ночь не мог заснуть, вспоминая детали прошедшего дня и снова представляя свой дом в лесу. Я знал цену квартиры в Одинцово и был уверен, что смогу купить небольшой дом где-нибудь в глуши. Учебный год теперь мне казался совершенно необязательным событием.
А отношения с учителями скатились до военных маневров.
***
Назавтра привезли песню, и мы с девочками потратили весь урок, разбирая ее.
– Ну и песня, ― сказала Катенька.
– Ага, привезли, ― сказала Дианочка.
– А нам нельзя ничего поправить? ― спросила Дашенька.
– Нет, написано “утв. Г-ном Ставниным”, ― прочитал я.
– Черт. Не то утверждаете, г-н. Ставнин!
– Смотрите, называется “Выхожу одна я на танцполы”, ― засмеялась Катенька.
– Кто это сочинил? Выхожу одна я на танцполы, сквозь клубный дым блестит мой юный фейс, ночь тиха, в стакане черри-кола, и для виски заготовлен спейс, ― прочитала Дианочка, ― как будто писал шестидесятилетний сальный дед.
– Точно. На ржавом джипе.
– В ковбойской шляпе.
– А пальцы ― в женском соке.
Если бы я числился автором этой песни, то давно рыдал бы в углу, обхватив колени.
На этой же неделе Одри привез фотографа, из-за чего у меня и Альберта Сергеевича отняли уроки. Совсем незаметно начался август, а значит ― мне оставалось побыть с моими любимыми девочками