– Вижу, вы уже знакомы с доктором Алимжановой, – произнес Павлов, будто был не в курсе той процедуры.
– Не совсем, – признался я.
– Тогда позвольтепредставить. Шинар Алимжанова, наш сотрудник, представитель института восточной медицины. (Я пожал тёплую маленькую руку женщины). Вас же здесь хорошо знают, так что представлять нет смысла.
– Знают? – удивился я.
– Да, – подтвердила Алимжанова, – мы не делаем секрета из того, что все изучили ваше досье.
– Досье? – воскликнул я. – Разве на меня есть досье? И в каких же архивах оно находится? Не удивлюсь, что в архивах ФСБ.
Вместо ответа встретил лишь очередную приветливую улыбку. Павлов же представил мне остальных членов команды – так он назвал участников эксперимента; я не стану перечислять сейчас всех, утруждая свою память воспроизведением фамилий и регалий этой ученой братии, упомяну только ещё одного человека, того священника, державшегося особняком:
– Отец Иона, также, как и вы, является наблюдателем от Православной церкви. Вы, быть может, подумали, почему именно представитель этой конфессии, – прочитал вопрос в моих глазах Павлов. – Отец Иона является полномочным представителем Межконфессионального союза.
– Союза Мировых Религий, – поправил Павлова отец Иона. Мы пожали друг другу руки, и он спросил: – А вы, как я понимаю, представитель прессы?
– В некотором роде, – оглядевшись, усмехнулся я.
– Поясните, – голос монаха так не соответствовал тому стереотипному образу служителя культа, у которого, по сложившемуся в обществе мнению, должен быть поставленный бас с четким размеренным ритмом и умело выдержанными паузами. Напротив, он говорил тихо, без аллитераций, если пользоваться музыкальной терминологией. Однако ж, что подтвердилось нашими с ним дальнейшими беседами, речь его была быстра, и у него всегда находилось необходимое слово, точно воспроизводящее то, что намерен был сказать. Впрочем, такая подкованность наблюдается у каждого священнослужителя: профессия обязывает. Я посмотрел на Павлова, надеясь, что тот поможет мне в пояснении моего же ответа; злость моя по отношению к привлечению моей персоны к эксперименту, вернее сказать, к тому, каким беспардонным образом было это осуществлено, в глубине ещё клокотала. Кому, как не Павлову, нужно было бы давать объяснения такого рода. Но он остался непроницаем и проигнорировал мою мимическую жестикуляцию. Не хотелось вдаваться в пространные объяснения по поводу принудительного привоза, и я ограничился короткой репликой:
– Я здесь неофициально представляю СМИ.
– То есть? – настаивал священник.
– Ну, я изъявил желание поучаствовать во всём этом как частное лицо, – попытался