Молодых было меньше, поэтому они были заметней. Девушек больше. Больше круглолицых блондинок с тонкой, нежной кожей, в обтягивающих джинсах и со старательно зализанными хвостиками. Все дышали – вдыхали и выдыхали болезни. И каждый всматривался в другого, пытаясь угадать чужой недуг.
В розовых тоннелях хлопали белые двери. Стульев хватало всем.
– Кто последний в 105?
– Мне на 9.15.
– А мне на 9.10. Значит, будете после меня.
Остальные равнодушно поникли. Кто-то уставился на свои руки, кто-то на стену, кто-то в телефон.
Казалось, всё здесь заражено. Все поверхности – особенно дверные ручки – покрыты толстым слоем грязи, в которой, если присмотреться под микроскопом, столько болезнетворных бактерий, сколько и людей-то на Земле не живёт.
Клокастый мужичонка в жилетке прижимал к коленям портфель и еле-еле сдерживал чих.
У 309-го в воробьиную линию вытянулись улыбчивые старики. Над ними, как солнце, колесо правильного питания – разноцветная, выпуклая схема. В простенке – гипсовое ухо.
– Кто следующий на массаж? – из двери высунулась процедурная сестра – желчная женщина в синем колпаке.
Навстречу поднялась тучная кудряшка, вокруг которой плавало что-то неотчетливо-чесночное.
Из 309-го вылупилась седая малышка в коричневой водолазке.
– Ты на массаж? – на скамье она увидела знакомую и кинулась к ней, как кошка.
– Да. Я уже третий раз, – расплылась товарка в мохеровой кофте. – А ты?
– Шестой, – довольно протянула водолазка.
– И как?
– Да никак. Ни в ту, ни в другую сторону. Думала, мне слуховой аппарат поставят. Но доктор сказал – рано ещё. Вот хожу.
– У меня мужу поставили, так у него от этого аппарата голова болит – так и валяется…
– А я после этих процедур телевизор стала делать тише.
– На сколько делений делаешь?
– На семнадцать.
– А я на пятьдесят.
– Ааааапчхиииии, – интеллигент не сдержался и выплеснул сопли на руки и на портфель. Многие обернулись.
– Кто на масло? – настаивала желчная медсестра.
Сквозь приоткрытую дверь виднелись фигуры, согнутые над мигающими лампочками. Одной бабульке грели ухо, второй заливали что-то с помощью длинного шланга, третья тужилась, закрывая нос двумя пальцами: «Фух, фух, фух».
– Хорошо пошло, – обмякла старушка, придерживая кишку, тянущуюся к её левому уху.
Чуть дальше – еще одна стерильная комната. На стуле Анастасия Николаевна оттягивала книзу свой язык, медсестра вставляла ей в рот металлический пинцет.
– Ииииии, – тянула медсестра.
– Ииииии, – вторила учительница.
Глаза её испуганно вращались. В горло стекало целебное масло каланхоэ.
Майор
Город крепко спал. Улицы, скованные ледяным панцирем, обещали поутру очереди в травмпункт. Падал первый снег – робкие пушистые